Выбрать главу

Растить каплю Солнца на стержне из воска,

По мёртвым словам отличить фарисея,

И очевидным – всё круглое плоско,

Сгибать в пополам старика Галилея?

А кто не согнулся – на хворост и серу,

Сжигая до пепла, как до озаренья,

Что если не принято божье на веру –

И душу, и тело погубят сомненья.

И прятать глаза под лампадные тени –

Безмолвны иконы на просьбы и крики,

Но если в молитве упасть на колени,

Светлей и добрее покажутся лики.

И чем беспощаднее следом потеря,

Чем глубже под дых и сильней за аорту,

Тем ближе внутри нас дыхание Зверя,

И яростней выбор: так к Богу иль к чёрту?!

А может однажды принять за основу,

Что бой бесконечен, как ложь во спасенье,

И если не верить ни взгляду, ни слову,

Кто вымолить сможет заблудшим прощенье?

Мы сами себе и святые, и черти –

То ангелом смотрим на ближних, то зверем,

И всё-таки дышим с рожденья до смерти

Простым и понятным – мы любим и верим…

Им никто не сказал

Им никто не сказал, что по-сути они — все художники,

Каждым шагом своим, словно краской, касаясь холста,

(И на первый — второй: эти веруют, эти — безбожники),

Мажут кистью — судьбой по прозрачному лику Христа.

Им никто не сказал, что цвета — это, в общем-то, главное,

Чем светлее и ярче, тем больше на свете весны,

А у чёрных глубин и в зрачках что-то больно-печальное...

То, что лечат вершины восторгом своей белизны.

Все поступки и мысли — основа как белое/чёрное,

Интонации слов — это ноты и полутона -

Добродушное, милое, злобное, глупое, вздорное

На холсте Человечество пишет свои имена.

Этот любит оранжевый цвет и с утра улыбается,

Этот будет грустить, наблюдая за серым дождём,

А кому-то, на синее глядя, наивно мечтается,

Что все беды на свете мы всё-таки переживём.

Здесь, под сердцем, у них и мольберт, и палитра, и кисточка,

Просто нужно понять, что художник не кто-то другой,

И пускай жизнь обычно непрочная тонкая ниточка,

Но, бывает, ложится на холст словно луч золотой.

Я и сам умудрялся творить только чёрным по светлому,

И разбрызгивать грязные пятна на чей-то эскиз,

Мне успеть бы теперь к своему отпечатку портретному

Лучик солнца найти, не роняя ни капельки вниз...

Придумаю

Придумаю хорошими людей,

С улыбками, рисованными кистью,

И небо в белых точках голубей -

Пускай летают между мной и высью.

Ведь белое на синем никогда

Не смажется, не разобьется в пену,

Пусть в синем растворяется душа,

Дыханием просачиваясь в вену.

Придумаю хорошими слова,

Слова, которым верю то и дело,

А злые из бумажного ствола

Я вырву за секунду до расстрела.

Ведь если слово пулей ляжет в цель,

Какая б ни была в груди защита,

Прошитая душа забьется в щель,

Ударишь снова, и она - убита.

А счастье я придумаю – до слез,

Не одному, на всех хватило чтобы,

Вот только обещайте мне всерьез,

Что будет это счастье высшей пробы.

Ведь незачем его с бедой мешать -

Беда, она останется за краем,

Не хочется в пол-легкого дышать

Когда и так мы рано умираем.

Давайте Солнце видеть золотым,

Давайте хлеба голубям накрошим…

… А если вдруг я окажусь другим,

И вы меня придумайте хорошим.

Ну, вот еще одна

Ну, вот еще одна невольная потеря –

Я из обоймы выщелкаю год,

Прикину мысленно (особенно не веря):

Из фронта лет моих остался только взвод?

Конечно, я с надеждой округляю,

И загибаю палец вместо двух,

И снова памятью из прошлого стреляю,

Минуты пересчитывая вслух.

Конечно, я так малодушно трушу,

Вычеркивая с после “шестьдесят”,

И уповаю – может мою душу

Забрать наверх не очень-то спешат?

Так монотонно машут крылья стрелок,

Щелчки секунд роняет высота,

Мне совесть не прощает больше сделок,

И чаще обжигает красота…

Я не варю питье из белладонны,

Нет, мне не нужен этот сладкий яд,

Мне лишь твои глаза всегда бездонны,

И лишь с тобою губы говорят.

Я понимаю всё – до самой крошки,

Осталась половина половин,

Не потому ли страшно мне немножко?

Не потому ли я в душе один?

А время беспощадно атакует,

И выпивают годы зеркала,

И по стеклу сползает и бликует

Вспотевших окон пресная слеза…

Я вглядываюсь в полосы скольжений,

Я эту жизнь лишь начал понимать,

А знаешь, как мне наших отношений

До слез, на небе будет не хватать…?

По годам

Я, все - таки, скучаю по годам,

Которые подарены забвенью,

Я каждому ушедшему мгновенью

Своей тоскою должное отдам.

Не потому, что как-то не сбылось

Все, что мне юностью наивно обещалось,

Я даже помню то, о чем мечталось,

Когда весенними ночами не спалось.

Не потому, что я так щедро жил,

Теряя дни налево и направо –

Я лишь теперь оцениваю здраво,

Как обижал я тех, кого любил…

Мне фотографий глянцевых листы

Напоминают про былые встречи,

Я зажигаю память словно свечи

В хрустальных сумерках душевной пустоты.

Я был богат друзьями и страной,

И мамиными карими глазами…

Ах, как бы побежал я вслед за вами,

Друзья… Ну, позовите за собой!

Услышать вновь ваш беззаботный смех,

И звуки вальса выпускного бала,

И лет тогда нам было страшно мало,

И я тогда живыми видел всех…

Я б окунулся снова с головой

В семнадцатое майское рожденье,

Где не писал еще стихотворенья,

И где еще не встретился с тобой…

Я и сейчас немеренно богат –

Есть ты и дом, и подрастают дочки,

Моих стихов все полновесней строчки,

И, как и раньше, мне сам черт не брат.

И все-таки я столько потерял -

Я забываю голоса ушедших,

И мне так жаль всех ландышей отцветших,

И всех, кому когда-то изменял…

У памяти моей особый спрос –

Она не возвращает мне надежды,

Что я смогу, когда - нибудь, как прежде

Дотронуться до маминых волос…

Там, где кончается

Там, где кончается дорога,

И в бездну катится закат,

Остановиться б на немного,

И оглянуться наугад.

Туда, где всё-таки остался

В траве ли мой незримый след,

Где до звезды на небе сжался,

Горящий в окнах поздний свет…

За то короткое мгновенье

Ещё раз жизнь перелистать,

И счастьем вымолить прощенье,

И самому за всё прощать.

Увидеть майский ливень первый,

Последний падающий снег…

И не корить пустой и нервный,

Судьбою выданный мне, век.

Ведь всё однажды повторится –

Ветра развеют пыль эпох,

И чтобы словом вновь напиться,

Меня отпустит с неба Бог.

И всё-таки Апрель

И всё-таки Апрель…, пусть пасмурно-холодный,

И грязный, словно пёс, живущий во дворе,

Ненужный никому, и ни на что не годный,