Растить каплю Солнца на стержне из воска,
По мёртвым словам отличить фарисея,
И очевидным – всё круглое плоско,
Сгибать в пополам старика Галилея?
А кто не согнулся – на хворост и серу,
Сжигая до пепла, как до озаренья,
Что если не принято божье на веру –
И душу, и тело погубят сомненья.
И прятать глаза под лампадные тени –
Безмолвны иконы на просьбы и крики,
Но если в молитве упасть на колени,
Светлей и добрее покажутся лики.
И чем беспощаднее следом потеря,
Чем глубже под дых и сильней за аорту,
Тем ближе внутри нас дыхание Зверя,
И яростней выбор: так к Богу иль к чёрту?!
А может однажды принять за основу,
Что бой бесконечен, как ложь во спасенье,
И если не верить ни взгляду, ни слову,
Кто вымолить сможет заблудшим прощенье?
Мы сами себе и святые, и черти –
То ангелом смотрим на ближних, то зверем,
И всё-таки дышим с рожденья до смерти
Простым и понятным – мы любим и верим…
Им никто не сказал
Им никто не сказал, что по-сути они — все художники,
Каждым шагом своим, словно краской, касаясь холста,
(И на первый — второй: эти веруют, эти — безбожники),
Мажут кистью — судьбой по прозрачному лику Христа.
Им никто не сказал, что цвета — это, в общем-то, главное,
Чем светлее и ярче, тем больше на свете весны,
А у чёрных глубин и в зрачках что-то больно-печальное...
То, что лечат вершины восторгом своей белизны.
Все поступки и мысли — основа как белое/чёрное,
Интонации слов — это ноты и полутона -
Добродушное, милое, злобное, глупое, вздорное
На холсте Человечество пишет свои имена.
Этот любит оранжевый цвет и с утра улыбается,
Этот будет грустить, наблюдая за серым дождём,
А кому-то, на синее глядя, наивно мечтается,
Что все беды на свете мы всё-таки переживём.
Здесь, под сердцем, у них и мольберт, и палитра, и кисточка,
Просто нужно понять, что художник не кто-то другой,
И пускай жизнь обычно непрочная тонкая ниточка,
Но, бывает, ложится на холст словно луч золотой.
Я и сам умудрялся творить только чёрным по светлому,
И разбрызгивать грязные пятна на чей-то эскиз,
Мне успеть бы теперь к своему отпечатку портретному
Лучик солнца найти, не роняя ни капельки вниз...
Придумаю
Придумаю хорошими людей,
С улыбками, рисованными кистью,
И небо в белых точках голубей -
Пускай летают между мной и высью.
Ведь белое на синем никогда
Не смажется, не разобьется в пену,
Пусть в синем растворяется душа,
Дыханием просачиваясь в вену.
Придумаю хорошими слова,
Слова, которым верю то и дело,
А злые из бумажного ствола
Я вырву за секунду до расстрела.
Ведь если слово пулей ляжет в цель,
Какая б ни была в груди защита,
Прошитая душа забьется в щель,
Ударишь снова, и она - убита.
А счастье я придумаю – до слез,
Не одному, на всех хватило чтобы,
Вот только обещайте мне всерьез,
Что будет это счастье высшей пробы.
Ведь незачем его с бедой мешать -
Беда, она останется за краем,
Не хочется в пол-легкого дышать
Когда и так мы рано умираем.
Давайте Солнце видеть золотым,
Давайте хлеба голубям накрошим…
… А если вдруг я окажусь другим,
И вы меня придумайте хорошим.
Ну, вот еще одна
Ну, вот еще одна невольная потеря –
Я из обоймы выщелкаю год,
Прикину мысленно (особенно не веря):
Из фронта лет моих остался только взвод?
Конечно, я с надеждой округляю,
И загибаю палец вместо двух,
И снова памятью из прошлого стреляю,
Минуты пересчитывая вслух.
Конечно, я так малодушно трушу,
Вычеркивая с после “шестьдесят”,
И уповаю – может мою душу
Забрать наверх не очень-то спешат?
Так монотонно машут крылья стрелок,
Щелчки секунд роняет высота,
Мне совесть не прощает больше сделок,
И чаще обжигает красота…
Я не варю питье из белладонны,
Нет, мне не нужен этот сладкий яд,
Мне лишь твои глаза всегда бездонны,
И лишь с тобою губы говорят.
Я понимаю всё – до самой крошки,
Осталась половина половин,
Не потому ли страшно мне немножко?
Не потому ли я в душе один?
А время беспощадно атакует,
И выпивают годы зеркала,
И по стеклу сползает и бликует
Вспотевших окон пресная слеза…
Я вглядываюсь в полосы скольжений,
Я эту жизнь лишь начал понимать,
А знаешь, как мне наших отношений
До слез, на небе будет не хватать…?
По годам
Я, все - таки, скучаю по годам,
Которые подарены забвенью,
Я каждому ушедшему мгновенью
Своей тоскою должное отдам.
Не потому, что как-то не сбылось
Все, что мне юностью наивно обещалось,
Я даже помню то, о чем мечталось,
Когда весенними ночами не спалось.
Не потому, что я так щедро жил,
Теряя дни налево и направо –
Я лишь теперь оцениваю здраво,
Как обижал я тех, кого любил…
Мне фотографий глянцевых листы
Напоминают про былые встречи,
Я зажигаю память словно свечи
В хрустальных сумерках душевной пустоты.
Я был богат друзьями и страной,
И мамиными карими глазами…
Ах, как бы побежал я вслед за вами,
Друзья… Ну, позовите за собой!
Услышать вновь ваш беззаботный смех,
И звуки вальса выпускного бала,
И лет тогда нам было страшно мало,
И я тогда живыми видел всех…
Я б окунулся снова с головой
В семнадцатое майское рожденье,
Где не писал еще стихотворенья,
И где еще не встретился с тобой…
Я и сейчас немеренно богат –
Есть ты и дом, и подрастают дочки,
Моих стихов все полновесней строчки,
И, как и раньше, мне сам черт не брат.
И все-таки я столько потерял -
Я забываю голоса ушедших,
И мне так жаль всех ландышей отцветших,
И всех, кому когда-то изменял…
У памяти моей особый спрос –
Она не возвращает мне надежды,
Что я смогу, когда - нибудь, как прежде
Дотронуться до маминых волос…
Там, где кончается
Там, где кончается дорога,
И в бездну катится закат,
Остановиться б на немного,
И оглянуться наугад.
Туда, где всё-таки остался
В траве ли мой незримый след,
Где до звезды на небе сжался,
Горящий в окнах поздний свет…
За то короткое мгновенье
Ещё раз жизнь перелистать,
И счастьем вымолить прощенье,
И самому за всё прощать.
Увидеть майский ливень первый,
Последний падающий снег…
И не корить пустой и нервный,
Судьбою выданный мне, век.
Ведь всё однажды повторится –
Ветра развеют пыль эпох,
И чтобы словом вновь напиться,
Меня отпустит с неба Бог.
И всё-таки Апрель
И всё-таки Апрель…, пусть пасмурно-холодный,
И грязный, словно пёс, живущий во дворе,
Ненужный никому, и ни на что не годный,