***
Гауптвахтой за «подвохи Вохи» я не отделался. Плюс к этому еще и исключили из комсомола.
Трагедия для меня – серьезная. Тем более, наказание кажется несоизмеримым содеянному. Не
заливал же я Владимиру вино в горло под угрозой? Не усаживал его на окно. Не толкал в спину.
Так за что?!
Даже написал в «Комсомольскую правду» душещипательное, но вполне искренне письмо под
заголовком «Верните мне комсомол!»
Однако пока почему-то не отослал.
***
ЧП с Вохой, кроме исключения из комсомола, имело и другое, совершенно неожиданное для меня, продолжение. Когда я через 15 суток вышел с гауптвахты, комбат тут же собрал на плацу две
батареи. А перед строем поставили вашего покорного слугу. Я никак не мог взять в толк: что это
будет такое? Стыдить перед строем меня намерены, что ли?
Вдруг возле нас (рядом со мной стояли комбат и старшина) появился замполит батареи с… моим
рюкзаком. Который, как и вещи остальных военнослужащих, хранился в каптерке. Еще больше
удивило то, что я знал, какие «личные вещи» в нем хранились. Забегаю вперед, скажу: исключительно письма девушек, с которыми я переписывался. Писем накопилось сотни две, поэтому я и держал их не в прикроватной тумбочке, а в более объемистом рюкзаке. Но зачем он
понадобился офицерам, да еще перед строем?!!
Говорил комбат. Речь его была чрезвычайно лаконичной:
– Вы знаете, что находится здесь? – поднял он перед строем рюкзак.
Поскольку все, естественно, молчали, он продолжил в полной тишине:
– Здесь находится несколько сотен писем, присланных рядовому Сухомозскому!
«А что, в этом есть какой-то криминал?» – подумал я. Недоумевали, похоже, и в шеренгах.
– Вы можете спросить: «А что здесь, мол, такого?», – комбат явно тренировался перед зеркалом. –
И я вам отвечу: на первый взгляд, ничего. Если бы не одно «но».
Строй качнулся от нервного напряжения.
– Иными словами, эти письма написаны разными девушками из различных концов страны – от
Бреста до Камчатки! – голос комбата едва не сорвался на фальце.
Я все еще ровным счетом ничего не понимал. Зачем было собирать две батареи? Чтобы сообщить, со сколькими девушками переписывается имярек? Так ни в одном уставе это количество не
оговаривается.
– Вы представляете, товарищи бойцы?! – между тем продолжал нагнетать обстановку комбат.
Судя по реакции (я ведь тоже стоял лицом к строю) «бойцы», как и я, ни хрена не представляли. И
тогда командир батареи выбросил главный козырь (ради этого и готовился весь спектакль):
– Он же, – кивок в мою сторону, – сообщив адрес ракетной воинской в несколько сот адресов…
(многозначительная пауза)… рассекретил ее. Ему удалось то, что, возможно, не удалось десятку
до зубов экипированных и прошедших специальную подготовку шпионов!!
Так я, по сути, стал врагом если не народа, то, по крайней мере, армии.
– От имени командира гарнизона, – донеслось до меня, – объявляю рядовому Сухомозскому
пятнадцать суток гауптвахты! Разойтись!
Так, даже не побывав в расположении взвода, я опять был оправлен на гауптвахту.
***
Дневалю в одно из редких «окон», когда не сижу на «губе». Не знаю, что мною подвигло, но
ночью, прихватив ключ от кабинета комбата, отправился к нему в гости. Естественно, что
скрывать, порылся где только мог. И что же?
Наткнулся на удивительную бумагу. Это был проект письма из воинской части… декану
факультета журналистики Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко. Почему
именно туда? Дело в том, что я ни перед кем не скрывал, что до армии дважды пытался поступить
и намерен испытать судьбу еще, если понадобится, не один раз.
Гораздо интереснее, что было в письме. Комбат и замполит, раскрывая мое истинное лицо, слезно
просят администрацию вышеозначенного факультета… не допускать меня к вступительным
экзаменам. Любви к отцам-командирам, как вы понимаете, сия оперативным путем раздобытая
информация мне не добавила. Впрочем, я не знаю, стал ли проект официальным документом и
был ли он отправлен в Киев. Интересоваться у авторов, по крайней мере, глупо.
***
Пришла желанная пора, и свобода встречает радостно у входа, и дембель радостно мне подают!
Впрочем, сию приятнейшую со всех сторон новость мне никто не объявлял, ибо весь июнь (первая
группа уехала домой еще в первой половине мая) я просидел на гауптвахте. Аж до 30 числа. А
задерживать меня на 1 июля никто бы не рискнул: это прямое нарушение приказа министра
обороны. Зачем искать на свои задницы ненужные приключения? Один хрен, меня, хоть и без
подобающих почестей, отпустят домой. Что, собственно, незаметно даже для широкой
гарнизонной общественности и произошло.
Кстати, такой вот службой я постоял за честь родной республики. Опровергнув – один из
немногих – расхожие от Бреста до Камчатки – армейские остроты «Хохол без лычки, что справка
без печати», «Хохла без лычки через Днепр не пропускают». Погоны мои – девственно чисты.
Киев. Мои университеты (1971-1974)
1971 год
Ах, гражданка! Друзья, танцы, выпивон и прощай, салажий шмон. Ну и, естественно, третий
штурм университета. Как опытный абитуриент, решил ездить в Киев только в день очередного
экзамена. Поехал – сдал – вернулся. И оттягиваюсь по полной дембельской программе с
перерывами на подготовку то к украинскому языку, то истории.
***
Собрались у меня пирятинец Витя Кривонос и приехавший из Богуслава Саша Говяда (вместе
служили в Одесской области, пока меня не перевели на Урал). Было что вспомнить! А когда уже
собирались проводить «варяга» домой, он – уже изрядно подшофе – вдруг спросил:
– А где живет Раиса?
(Во время службы секретов от близких друзей не было, поэтому мы знали всю подноготную друг
друга. А я, к тому, в какой-то период, возобновил переписку с девушкой).
– Да вон, на соседней улице! – ответил я. – Три минуты ходьбы.
– Давай к ней зайдем!
– Да ты что?! – возразил я совершенно искренне. Одно дело изливать душу на бумагу, а другое –
взглянуть в глаза.
– Нет, зайдем! – упорствовал гость. – Я не уеду, не увидев ее! Ты разве хочешь, чтобы я опоздал
на автобус?!
Сашу поддержал Виктор. И я, в конце концов, несмотря на то, что было крайне стыдно, согласился. Спустя пять минут компания уже входила в знакомый двор («У этих вот ворот
квадратики огня, теперь они уже горят не для меня»).
Раиса оказалась дома. Как и ее мать. Инициативу взял в свои руки Александр, сказав все, как есть: мол, служили, Николай о вас много рассказывал и т. д. Весь разговор я даже плохо запомнил, настолько был нервно напряжен. Минут через десять «варяг» вдруг произнес:
– Если категорических возражений нет, пойдемте меня провожать все вместе!
После некоторых колебаний и моего «А почему бы и нет?!» она согласилась. По дороге мы, по
сути, не общались (так, перекинулись парой ничего не значащих слов): тараторил Говяда. А, прибыв на автостанцию, первым делом отправились в кафе. Хохмили, договаривались о
следующей встрече в Богуславе, клялись в вечной дружбе. Только когда автобус отчалил, мы с
Виктором вспомнили, что с нами, кажется, была дама, о которой мы в пылу затянувшегося
прощания попросту… забыли.
Не знаю, что Р. сказала матери, как сама пережила столь хамское, хоть и не нарочно, поведение.
Во всяком случае, я понял: это наш окончательный разрыв.
***
Оставаясь «женихом в свободном полете», повел с танцев домой N. Жила она в аккурат напротив