***
Неприятности – неприятностями, а приколы – по расписанию. В этот раз решили подшутить над
Толиком Лютым, который почти ежедневно допоздна засиживался в библиотеке и являлся в
общежитие не раньше 23.00.
Предварительно, сбросившись втроем по сорок копеек, купили навесной замок. Вечером задрали
матрац на кровати разыгрываемого и замком к панцирной сетке «пристегнули» банный тазик
вверх дном. Ключ тут же выбросили в снег за окно. Выключив свет и улегшись в свои постели, стали ждать Толика.
Вот он появился. Потянулся к выключателю, но все зашикали:
– Не включай! Мы уже почти уснули. И так мешаешь отдыхать, приходя так поздно (это притом, что в нашей комнате раньше двух редко когда ложились). Но Толик не придал значения сему
нюансу. Немножко приоткрыв дверь, дабы хоть полоска света проникала внутрь, разделся и, откинув одеяло, с размаху приземлился на кровать. Мы под одеялами еле сдерживаемся от смеха: что же будет дальше? Толик что-то бубнит себе под нос, начинается возня. Потом раздается мат и
тут же вспыхивает свет.
– Что за мудаки положили сюда тазик? – возмущается однокурсник. Он еще не видит замка. А
когда видит, то традиционное спокойствие обычно выдержанному парню изменяет вовсе. Однако
в драку один против троих он не лезет. Пытается решить конфликт мирным способом. Честно
глядя ему в глаза, признаемся, что ключ выбросили в окно.
Несмотря на темень и снег, Толик собирается отправиться на его поиски. Мы искренне его
отговариваем: это все равно – что искать иголку в стоге сена?
– А как же мне переспать эту ночь? – так же искренне удивляется он.
– Ложись животом вниз и не переворачивайся, – советуем без всякого подвоха (сколько можно?).
– Так неудобно же! – пробует Толик.
– Но ведь иного выхода нет, – констатирует один из нас.
Толик, ворча, пристраивается на тазике, а мы снова покатываемся от хохота.
На следующий день мы все хором нашли кусачки и перекусили одно звено сетки, освободив, таким образом, тазик.
***
Нашу троицу, по сути, уже приговоренную к исключению, вдруг милостиво согласились
перевести на заочную форму обучения. Что подействовало, не знаю. Может, ослепляющая ум
обида у декана прошла? Может, понял, что ничего, кроме глупой шутки, мы не замышляли. Как
бы там, ни было, я – уже заочник.
***
Занят тем, что играю в карты и сдаю досрочно экзамены на два года вперед.
Первое выглядит так. Утром, когда супруга уходит на занятия, ко мне заваливает Толик
Шилоший. Бумага к этому времени уже готова, ручка – тоже. Режемся в подкидного дурака.
Обязательная норма – сто партий в день. Подсчет выигрышей и проигрышей ведется строгий.
Ведь договорились определять лучшего игрока как по итогам месяца, так и квартала. Игру
прерываем только на то, чтобы в очередной раз отведать борща, предусмотрительно
состряпанного моей супругой. Кстати, учитывая, что он без мяса, едим его так. Кусаем хлеба, потом лука, дальше – сала и лишь затем вливаем в рот борщ. Вкуснотища небывалая!
Не сложнее и вторая процедура. Я заблаговременно запасся абсолютно законными «бегунками» –
только не на пересдачу экзаменов. Как все остальные студенты, а… на их сдачу. Подхожу в
курилке к преподавателю, слово за слово и перехожу к делу: так, мол, и так, не поставит ли он мне
прямо тут оценку по его предмету. Ни один не отказал! Таким образом, к концу третьего курса у
меня уже сданы все экзамены, кроме, естественно, государственных за весь курс обучения. Иными
словами, я готов к защите диплома. На два года раньше однокурсников. Вот это финт! Конечно, глупо надеяться, что начальство позволит мне это сделать. Однако попробовать, не исключено, стоит. Вот только не поставлю ли я под удар преподавателей, согласившихся пойти мне
навстречу?!
Овруч. Журналистский дебют (1974-1976)
Начинаю трудовые будни в роли корреспондента отдела сельского хозяйства овручской районной
газеты «Зоря». Первое задание – написать о подготовке техники к осенне-полевым работам. На
первый взгляд, что здесь, казалось бы, сложного? Но колхозный инженер ведет меня вдоль ряда
жаток и приговаривает:
– Эта готова. И эта – готова. И эта… Да они вообще – все готовы!
Я нутром чувствую: нагло обманывает. А что могу возразить, если сам ни бельмеса не понимаю, хотя и вырос не на асфальте, и курсы трактористов-машинистов с горем пополам закончил. К
счастью, тут мне на выручку неожиданно приходит водитель редакционного УАЗика, который от
скуки следует с нами. Улучив момент, когда инженер отвлекся, Григорий, тыкая пальцем в одну
из жаток, прошептал:
– У нее же мотовило на честном слове держится! Его просто прислонили…
Выдержав паузу после возвращения инженера, я с умным видом показал ему на злополучное
мотовило. А водитель еще и поддакнул:
– Да, и в следующей жатке подшипника на транспортере нет.
Тот, поняв, что люди пожаловали не хухры-мухры, а подкованные, тут же сменил тактику и, честно называя степень разукомплектованности того или иного механизма, жаловался на
отсутствие необходимых запасных частей.
Как вы понимаете, мой материал, если и не был признан лучшим в номере, то добрых слов
заслужил. Особенно в части критики руководства районного объединения ««, не обеспечивающего
колхозы запчастями, что грозит срывом всей уборочной кампании.
***
Очередная командировка. Как водится, дав на целый день редакционную машину, редактор
совершенно справедливо хочет выжать из ситуации максимум. Едут, кроме меня, заведующий
отделом партийной жизни Михаил Фишман, заведующая отделом писем Галина Кирилюк и
фотокорреспондент Валентин Редчиц. Иными словами, УАЗик забит до отказа.
Схема работы привычно проста. «Чешем» все хозяйства подряд. Приехав в очередное, бросаемся в
разные стороны. Завпартотделом ищет секретаря первичной партийной организации, завотделом
писем идет либо в клуб, либо в библиотеку, я – к главному агроному или зоотехнику. А фотокор –
к председателю. За списком тех, кого тот порекомендует запечатлеть для вечности.
Как правило, в каждом колхозе приглашают перекусить. Мы редко отказываемся. Поэтому к
концу дня все, кроме водителя, изрядно навеселе. Трогаемся в обратный путь уже затемно.
Впереди садится дама из отдела писем. Сзади завпартотделом, я и чародей зеркального объектива.
Травим анекдоты, смеемся.
Фотокор кладет мне руку на спину. Ничего необычного в этом нет – в машине теснотища. Спустя
несколько минут его рука скользит мне под воротник рубашки. Я настораживаюсь, но уповаю на
случайность, хотя слышал о парне всякое. И вдруг он, склоняясь к моему уху, нежно шепчет:
– Тебе приятно?
Я прошу водителя остановиться: дескать, нужно отойти на пару минут. Тот тормозит. Отлить не
против вся бригада, поэтому расходимся по сторонам. Я специально иду за заведующим
партотделом: во-первых, он еще и секретарь первичной партийной организации редакции, а, во-
вторых, самый солидный по возрасту. И, рассказав о казусе, прошу, когда вернемся, сесть между
мной и нестандартно ориентированным фотокором. Он смеется, но обещает.
Возвращаемся к машине. Фотокор садится с одной стороны, завпартотделом – с другой, а я, обойдя авто, пытаюсь пристроиться с боку старшего товарища. «Нетрадиционал», не будь
дураком, выходит из машины, тоже ее обходит и просит меня:
– Подвинься!
Сдаю назад: мол, садись. Тот усаживается. А я снова двигаюсь в обход, дабы занять более
приемлемую позицию. Мой воздыхатель выбирается из автомобиля и собирается перебраться на