– Как же я так ошиблась?!! – развела руками. – Ладно, раздевайся и ложись досыпать!
Оказалось, спросонок мать поднялась хозяйничать не в 4.00, а в 2.00. Соответственно, и в школу
меня отправила посреди ночи.
***
У бабы Клавдии я провел, пожалуй, половину детства. Что помнится?
Интересуюсь, глядя на вечернюю звездную россыпь:
– А что это такое?
Она:
– Там, наверху, ходит боженька и ножичком протыкает в небе дырочки, чтобы нам здесь, ночью, хоть немного было светлее.
В другой раз летним утром бабушка послала меня открыть ставень. Привычно распахнул одну
половинку, взялся за вторую. И … испуганно закричал. Откуда-то сверху на меня бросилось что-
то живое и ужасно безобразное, да еще вцепилось в верхний край трусов (я был только в них). Я
причитал минуты три, пока не приковыляла больше, чем я, перепуганная старушка. За ней
подошел и мужчина, у которого, при отсутствии собственного жилья, она с сыном Николаем
снимала времянку.
Старшие быстро установили «лицо» виновника кутерьмы – это была летучая мышь, которую я
видел впервые в жизни. Да еще у себя едва не на голом пупе!
Между прочим, оторвать рукокрылое млекопитающее удалось лишь с помощью ...щипцов (о
защитниках животных тогда никто не слышал).
Помню, как она на последние копейки купила мне щедро иллюстрированную книгу «Конек-
горбунок», пришедшеюся мне по вкусу, оставшись, не исключено, на день-два без хлеба.
Жизнь бабушка провела в нищете. Коня и корову, как я писал, прогулял непутевый муж.
Батрачество. Война. Землянка. Отсутствие для людей ее возраста хоть какой-нибудь работы.
Плела из цветной бумаги цветы и пыталась их продавать (кому они нужны, когда у народа на еду
не хватает?) А еще, как я уже писал, на стакан сбывала мел и крахмал.
Сын, а мой дядя, Николай тяжело работал на кирпичном заводе, но не разминался с рюмкой, поэтому с деньгами у них всегда было туго. Мыкали горе по съемным углам: сначала в переулке
за райбольницей у Харченко, потом – на улице Средней у Маслака. Пока, во второй половине 50-х
годов прошлого века не получили земельный участок в переулке им. Цыбаня. Там на протяжении
нескольких лет, параллельно с моими родителями, и возвели две небольшие комнатки из самана.
Купить топлива не за что, а ходить на болото за камышом и лозой старушка уже не имела сил.
Поэтому придумала – голь на выдумки хитра! – обогревать дом …шелухой подсолнечника. Добро, в мельнице его набирать не запрещали. Я велосипедом возил то «нищенское топливо» мешками. И
поднимал с помощью лестницы на чердак. За лето он наполнялся по самые стропила – о нормах
пожарной безопасности никто и не догадывался. К сожалению, горело «топливо» мгновенно, почти не давая тепла. И сжигалось уже в декабре. А дальше – как придется...
Смерть бабушки, в отличие от жизни, оказалась легкой. Январским воскресным заснеженным
Прилуцким путем (ныне – ул. им. Цыбаня) она шла на базар и ...вдруг упала. Врачи
констатировали кровоизлияние в мозг. Спасти бедолагу не удалось – да и какая там аппаратура в
районной больнице в начале 1969 года?
А я вспомнил, как, не пройдя по конкурсу в университет в 1967 г., пошел работать на кирпичный
завод. С первой получки купил родителям подарок – пару картин в «Культторге». А вот бабке, души во мне не чаявшей, не догадался отнести хотя бы сто граммов конфет «подушечка».
…Так случилось, что мать, как раз перед тем сломала ногу и лежала в гипсе. К бабушкиной хате, где лежало тело покойной, мы с отцом мать салазками довезли. А вот к кладбищу на похороны –
увы...
***
Осень. Мелкий противный дождь. Слякоть. Воскресенье. Мне, 10-летнему, надоело развлекаться
гляденьем в небольшое окно времянки. Размышляю, чем занять более интересным. И
придумываю: зажгу свечу и буду на нее смотреть.
Задумано – сделано. Ставлю найденный огарок на подоконник, подношу спичку. Иду в другой
угол комнаты, чтобы вернуть на место коробок. Оборачиваюсь и с ужасом вижу, что горит уже не
только свеча, но и занавеска. Пока подскакиваю к месту «развлечения», вспыхивает и нижний
край рушника, украшающего вышитую матерью картину.
Подлетаю, срываю занавеску и рушник, топчу их ногами. Облегченно вздыхаю: пожар
предотвращен. И тут же покрываюсь холодным потом. Ладно, моральное наказание! А
материальный ущерб. Ведь и занавеска, и рушник стоят денег, которых у родителей просто нет: на
счету буквально каждая копейка. Что делать? В чем он, спасительный выход?!
Десяток минут лихорадочных конвульсий мозговых извилин, и я осознаю: единственное верное
решение – бежать из дому.
Одеваюсь потеплее, беру кусок хлеба, бросаю прощальный взгляд на до«родовое» гнездо» и едва
не со слезами на глазах …покидаю оное навсегда.
Прошагав с километр, решаю: бежать одному …жутко неинтересно. Поэтому возвращаюсь, но не
домой, а к Левандовским. К счастью, дома оказывается младший – Володя. Необыкновенную
жизнь без родительского прессинга расписываю столь красочно, что мой товарищ по детским
играм, отбросив последние сомнения и прихватив со сковородки пару котлет и коробок спичек, уходит со мной. Жить решаем в «катакомбах» (сооруженная под камерами обжига широко
разветвленная сеть дымоходов, где передвигаться даже нам, детям, можно лишь едва не вдвое
согнувшись) модернизирующегося кирпичного завода.
День проходит в изучении нового «ареала обитания» и в мечтаниях-разговорах. Несмотря на то, что хлеб с котлетами съели, все сильнее тревожит чувство голода. Да и усталость «подземной
жизни» дает о себе знать! Настроение – все хуже. Единственная радость – во время ползаний по
«катакомбам» я нашел рубль, чем неизмеримо счастлив.
Младший на год Володя все чаще заговаривает о том, что он пойдет домой. Мое красноречие
удерживает его все меньше. Идее ва-банк:
– Если останешься, отдам тебе найденный рубль!
«Призовые» греют того недолго. И, наконец, потупив глаза долу, друг меня оставляет одного. Мне
тут же делается страшно. Да и спички заканчиваются. Холодает. Вокруг – лишь остатки раствора
да кирпичей. Как на них спать?! Начинаю осознавать, насколько непроста самостоятельная
жизнь...
Проходит еще полчаса, если не меньше, и я решаю возвращаться. А чтобы сильно не влетело, планирую первым делом отдать родителям найденный рубль. Понимаю: компенсация за
сожженные рушник и занавеску – недостаточная, но все же какое-никакое, а финансовое вливание
в семейный бюджет. С тем и отправляюсь в обратный путь.
Заходить сразу во времянку – опасаюсь. И для начала пытаюсь хоть краем глаза заглянуть в
окошко – разведать обстановку. И, надо же, упираюсь взором в лицо отца, смотрящего на улицу.
Он меня узрел тоже. И вид его мне ничего хорошего не сулит. Поэтому я изо всех бросаюсь прочь.
Едва набрав скорость, слышу позади топот – это на всех парах летит разозленный отец.
Оглянувшись на мгновенье, вижу в его руке вожжи. И, естественно, пытаюсь поддать ходу. Но
куда там мне, ребенку, соревноваться в беге, да еще на длинные дистанции, с взрослым?
Расстояние между нами сокращается прямо на глазах. И я от страха начинаю что есть мочи орать, не прекращая, кстати, бега. Отец тоже не молчит:
– Остановись – я тебе говорю!
Сзади бежит перепуганная мать (как бы отец в ярости не искалечил неразумное чадо) и …тоже
кричит.
Для скучающих соседей – диорама маслом!
Что же финала истории, то избежать наказания, уплатив найденный рубль, мне не удалось. Но оно
оказалось не смертельным: на полчаса поставили в угол голыми коленями на щедро посыпанную