– Лэа? Ты здесь? – окликнул ее чей-то голос.
Лэа обернулась, непрестанно морщась от боли, сводившей плечо. В свет умирающего костра шагнул мужчина. Лицо его было скрыто капюшоном.
– Здесь, Хьял, – устало отозвалась девушка.
– Я был в деревне. Мне удалось раздобыть обезболивающее средство.
Мужчина присел у костра и скинул капюшон на плечи. Лицо его было абсолютно идентично лицу Лэа, оно отличалось лишь отсутствием шрама. Одинаковые глаза, одинаковые надбровные дуги, худые лица, волосы.
Хьял протянул Лэа вытянутую склянку с густой жидкостью. Лэа отвинтила пробку и понюхала содержимое флакона.
– Пахнет ужасно, – скривилась она. – Значит, поможет.
– В деревне только о тебе и говорят. Не удивлюсь, если местные барды сложат о тебе балладу. Знаешь, какими невероятными подробностями обросла твоя расправа с кучкой этих наемников?
– Какими же? – Лэа сосредоточенно и очень осторожно покрывала рану вонючей мазью из склянки.
– Говорят, ты пошла одна против десятерых. Черноволосая бестия с глазами демона, вершащая праведный суд. – В голосе Хьяла улавливалась тонкая, но не злая, насмешка.
Лэа сморщилась.
– Паршивый был день. Мало того, что куртку порвала и пришлось покупать новую, так еще и этот толстяк зацепил меня. Мне уже осточертело здесь сидеть и прикладывать к различным местам настойки и травы, так что сейчас мы сворачиваем лагерь и двигаемся в путь.
Хьял покачал головой.
– Нет, Лэа. Ты не выдержишь и часа в седле. Ты мгновенно растрясешь больное плечо.
– Мы выезжаем, – хладнокровно повторила сестра. – И направимся в Виррокузию. Я хочу получить свое вознаграждение.
– Оно никуда не денется, – проворчал Хьял, прекрасно понимая, что спорить с ней бесполезно. – Залечила бы руку и ехала бы себе на здоровье.
– Нет, – Лэа встала. – Светает. Мы едем в Виррокузию.
Она подняла с земли рюкзак и, присев на корточки, стала собирать свое нехитрое имущество. Последним спрятала перевязанное ленточкой письмо, врученное ей местным старейшиной. В этом письме было уведомление о том, что наемница Лэа ун Лайт прекрасно справилась со своей работой, вырезав всех главарей далорского заговора до единого.
Хьял ун Лайт, брат Лэа, встал. Все его вещи были собраны. Он затянул покрепче завязки рюкзака и прикрепил его к тюкам на крупе своей лошади.
– Зашей, – Лэа протянула Хьялу иглу. – Сама рана затянется еще нескоро.
– Садись.
Лэа скинула куртку и закатала рукав рубашки, обнажив загорелую руку с глубокой сочащейся кровью раной.
– Боже, ну и запах… – сморщил нос Хьял. – Что они туда добавили… Готова?
Лэа кивнула, закусив губу. Ей не впервой приходилось зашивать собственное, расползающееся на куски, тело. На ней было около двадцати шрамов, большую часть из которых она зашивала сама. Лэа не любила зеркала, потому что ее отражение вызывало горькую усмешку, для посторонних казавшуюся жуткой, из-за неровно змеящегося шрама. Лэа ун Лайт не страдала по поводу многочисленных шрамов. Об этом пусть горюют высокородные девицы, а она, Лэа ун Лайт, считает себя наемным воином. И пусть наемников презирают по всему свету, поливая мерзостью при каждом удобном случае, но если вдруг случается что-то непредвиденное, то рыцари умывают руки. И к кому же бросаются власть имущие? Падают на колени перед рыцарскими орденами? Нет, они бегут к наемникам, вытряхивая золото из своих пухлых кошельков.
Как сейчас. В Далории назревал какой-то переворот, и далорскому разведчику ценой собственной жизни удалось раздобыть информацию, что главари заговора назначили встречу в деревне Модзжен, в которой их и настигла Лэа.
– Готово.
Хьял аккуратно обрезал нитку, завязанную на несколько крепких узлов.
– Ты уверена, что сможешь ехать?
– Уверена, – отрезала Лэа.
Она легко запрыгнула на свою вороную кобылу Кариби, ни разу не покачнувшись в седле.
– Если не делать привалов, мы доскачем до Виррокузии за два дня.
– Ты собираешься ехать галопом?!
Лэа смерила брата презрительным взглядом.
– В Виррокузии мы разделимся. Ты, как и собирался, направишься в Анамилию за море.
– А ты?
– А я, как и всегда, буду заниматься наемничеством.
– Ты не устала от такой жизни? Мы с тобой всего месяц, как встретились. И ты опять хочешь разбежаться в разные стороны? – в голосе Хьяла прозвучала обида.