— У тебя сейчас очень суровый вид, — прервала тишину Шерман, в ее голосе чувствовался скрытый смех. — Ты опять Бонапарт. А когда у тебя такой суровый вид, твой нос кажется чересчур большим и грубым. Этот нос совсем не подходит к твоему лицу, он должен принадлежать более жестокому человеку. Я думаю, что когда тебя создавали, у них оказался в запасе всего один нос. «Он слишком большой», — сказали они. «Но это единственный нос, а когда он будет улыбаться, то нос не будет выглядеть слишком плохо». Таким образом они решили рискнуть и поставили его тебе.
— Тебе никогда не говорили, что воспитанные девушки не высмеивают слабые стороны мужчины? — Брюс нежно погладил свой нос.
— Твой нос какой угодно, только не слабый. Не может быть слабым, — она рассмеялась и подвинулась к нему поближе.
— Ты прекрасно понимаешь, что можешь нападать на меня сколько угодно из-за своего прелестного носика, совершенно не опасаясь расплаты.
— Никогда не верь мужчине, который с легкостью говорит комплименты, потому что он говорит их, скорее всего, каждой девушке. — И она еще придвинулась так, что они стали почти касаться друг друга. — Напрасно себя растрачиваете, мой капитан. Ваши чары на меня не действуют.
— Через минуту я остановлю машину и…
— Нет, не остановишь, — Шерман кивнула на сидящих на заднем сиденьи жандармов. — Что они подумают, Бонапарт? Это может плохо сказаться на дисциплине.
— Плохо или хорошо — мне безразлично. Ровно через минуту я остановлю машину и сначала отшлепаю тебя, а потом поцелую.
— Первое меня не сильно испугало, но ради второго я оставлю твой нос в покое, — она слегка отодвинулась и Брюс снова принялся изучать ее лицо. Под его откровенным взглядом, Шерман занервничала и покраснела.
— Ты что делаешь? Разве тебе не говорили, что воспитанные мужчины не глазеют на девушек?
«Значит я снова влюбился, — подумал Брюс. — Всего в третий раз. В среднем один раз в десять лет. Меня это немного пугает, потому что это чувство всегда связано с болью. Сладкая боль любви и агония расставания.
Все начинается в области поясницы, и это очень обманчиво. Ты думаешь, что это обычная реакция при виде хорошенькой задницы или груди. Нужно почесать, — думаешь ты. — И все пройдет. Натри мазью, и сразу же забудешь об этом. Но внезапно она начинает распространяться вверх и вниз, по всему телу. Она горит огнем в желудке, трепещет в сердце. Тогда наступает настоящая опасность. Если это зашло так далеко, то ты неизлечим. Можешь чесать сколько угодно, кроме воспаления ничего не добьешься. Затем последняя стадия, когда она набрасывается на мозг. Здесь боли почти нет, и это самый дурной знак. Обострение чувств: твои глаза становятся зорче, твоя кровь быстрее течет в жилах, вся пища чудесного вкуса, твой рот хочет кричать, ноги хотят бежать. Затем наступает мания величия: ты самый умный, самый сильный, самый мужественный во всей вселенной, твой рост десять футов без каблуков. А какой рост сейчас у тебя, Карри? Девять футов шесть дюймов, а вешу я двести восемьдесят фунтов». Он чуть не рассмеялся вслух. «А как это заканчивается? Это заканчивается словами. Слова могут все убить. Это заканчивается холодными словами, жгущими, как огонь. Они извергаются откуда-то из глубины, постепенно разгораясь, покрывая все черной копотью, пока не превращают все в дымящиеся руины. Это заканчивается из-за подозрений в том, чего не было, из-за уверенности в том, что было. Это заканчивается эгоизмом и невнимательностью, и словами и, всегда тяжкими словами. Это заканчивается болью и оставляет шрамы на душе. Или это заканчивается в суете и ярости. Или рассыпается в пыль и уносится ветром. Но всегда будет агония потери. Но я знаю все эти окончания, потому что я любил дважды, а сейчас полюбил опять. Быть может на этот раз все будет по-другому. Быть может на этот раз это продлится дольше. Не навсегда. Нет ничего вечного, даже жизнь кончается, но быть может в этот раз я постараюсь, буду относиться к этому чувству с нежностью и заботой и мне удастся продлить его хотя бы на всю оставшуюся жизнь».
— Мы почти подъехали к мосту, — раздался рядом голос Шерман, и Брюс очнулся. Мили дороги пролетели незаметно. Лес стал более густым, сказывалась близость к реке.
Брюс снизил скорость — лес превратился в плотные зеленые заросли с прорезанным в них туннелем дороги. Они прошли последний поворот выскочили из зеленого туннеля на открытое место, где автодорога встречалась с железной, и уже вместе они бежали к широкой плоскости моста. Брюс остановил машину, выключил двигатель, и они молча уставились на плотную стену джунглей на противоположном берегу, всю перевитую лианами, на поверхность быстро несущей свои воды реки. Они смотрели на обрубки моста, торчащие навстречу друг другу с разных берегов, как руки разлученных любовников, и на широкий проем между ними, на все еще дымящиеся остатки балок. Дым от пожарища лениво плыл над зеленой водой.