В такие моменты он иногда мог видеть сквозь бумагу, ткань, дерево, даже сквозь толстенные каменные стены. Временами он мог предвидеть будущее и безошибочно предсказывать приближение беды.
Проснувшись, но еще не открывая глаз, он сразу привстал на локтях и оторвал голову от плетеной подставки.
Найл никогда не пользовался мягкой подушкой, потому что никак не мог привыкнуть к этому роскошному изобретению. Во времена жизни в хайбадской пещере он вообще не подозревал о таком комфорте, всегда пристраивая затылок на пучок сухой травы, завернутой в кусок ворса гусеницы.
Даже достигнув вершин, неожиданно для себя превратившись в главу Совета Свободных, он не изменил своим старинным привычкам. Только в Белой башне открыл для себя нечто новое, – теперь вместо пуховой подушки и охапки соломы в изголовье его постели стояла полированная палисандровая подставка, сделанная самым искусным плотником в городе жуков. Между двумя резными стойками располагался продолговатый вращающийся цилиндр, сплетенный из мягкого мохнатого тростника. На эту широкую плетеную трубку, обшитую нежным паучьим шелком, очень удобно было класть усталую голову после трудного дня, и ночная свежесть ласкала затылок, принося с собой заряд свежести и бодрости на следующий день.
Резко вскинувшись на широкой кровати, он взялся за тонкую золотую цепочку и медленно развернул медальон, зеркальный овал величиной с ноготь, висящий на груди. Ментальный рефлектор изменил вектор энергии, тут же отозвавшийся в мозгу яркой вспышкой. Когда-то Найл испытывал в эти мгновения болезненные ощущения, но потом привычка взяла свое, и он научился достаточно спокойно переживать напор ослепительного матового света, озаряющего все секторы сознания.
И на этот раз он только слегка откинул голову назад и глубоко втянул воздух ноздрями в тот момент, когда грудь словно стиснули незримые тиски, а во внутреннюю сторону затылка впились бесчисленные острые иглы ярких лучей.
Осветились все углы рассудка и беспокойные мысли, освободившиеся от оков, заскользили в разные стороны, пытаясь обнаружить источник опасности, скрытый пока в туманной неопределенности.
Пульсирующее сознание описывало окружности. С каждым витком оно расширялось все дальше и дальше в пространстве, пока не раскинулось огромным чутким кругом, охватывающим все доступные пределы. Найл явственно увидел свои ментальные импульсы, раскинувшиеся исполинским кольцом, он попытался прощупать, осознать грозящую опасность и в этот момент чуть не потерял сознание от нахлынувшей слабости. Пытаясь преодолеть слабость и взять себя в руки, внезапно он сообразил, что никогда в жизни еще не испытывал такого приступа паники.
Даже в тяжелые времена юности, прошедшие в пещере Северного Хайбада, он не испытывал такого необъяснимого страха. Хотя тогда вся семья каждый день вынуждена была прятаться в норе под землей, и не столько от самих шаров пауков-смертоносцев, сколько от щупов страха, которыми они хлестали по пустыне, стараясь парализовать волю каждого человека.
Он сидел в спальне своей резиденции в рассветном полумраке и не мог понять, что происходит. Получалось, что опасность исходила не с какого-то одного направления.
Опасность грозила со всех сторон. Мыслительные щупы чутко бросались в разные стороны и каждый раз возвращались обратно, зафиксировав явную угрозу.
Что это могло быть?
В полной растерянности Найл связался с сознанием Смертоносца-Повелителя, находившегося в Городе, в десятках миль от сеттлмента. Несмотря на немалое расстояние, ментальные импульсы всегда соединялись моментально, только пришлось немного подождать, пока его мысленный луч отыщет верховный паучий разум.
Внутренним взором Найл увидел огромный зал черного дворца. Снизу доверху, от каменных плит пола до потрескавшихся балок, поддерживающих потолок, просторное помещение было завешано серебряными нитями паутины, покрытыми пушистым слоем многолетней пыли.
Он даже различил за хитросплетениями седых мохнатых тенет тусклое поблескивание восьми красноватых глаз, опоясывающих небольшую сморщенную голову.
Быстрый ответ Смертоносца-Повелителя пришел как рикошет. Отклик выглядел настолько обескураживающим, что Найла словно подбросило на кровати. Из ответного импульса стало понятно, что верховный паук сам пребывает в растерянности. Смертоносец-Повелитель тоже ощущал исходящую со всех сторон угрозу и пребывал в панике, потому что не мог определить ее природу.
Не раз Найл замечал за собой, что быстрые решительные поступки порой являются своеобразной реакцией на чувство бессилия, на овладевшую панику. Так и в то утро, еще не осознав ситуацию, он ринулся действовать.
Накинув тунику на плечи, Найл быстро направился к выходу. Замок отомкнулся, дверь распахнулась от его энергичного толчка, но не открылась полностью, а ударилась в какое-то препятствие. Снаружи раздался тихий сдавленный крик. Перед дверью кто-то стоял на галерее.
Нервы Найла, взвинченные до предела, в какой-то момент вышли из повиновения. Пружинисто оттолкнувшись ногами, он отпрыгнул назад и замер в боевой стойке, ожидая враждебного вторжения.
Через мгновение в дверном проеме, светлеющем на фоне темной стены, появилась мужская фигура. Раннее солнце било лучами человеку прямо в спину, поэтому Найл не смог сразу разглядеть его лица.
– Друг мой, что происходит с твоей дверью? – раздался с галереи недовольный голос. – Стоило мне подойти, как она взбесилась и набросилась на меня…
Фигура сделала пару шагов вперед и оказалась Симеоном, недовольно потирающим ушибленное плечо.
– Мой мудрый друг, это ты? Никак не думал, что именно ты будешь дежурить у моей спальни… – вздохнул с облегчением Найл. – Раньше я думал, что для этого хватает молодых охранников…
Врач подошел ближе, и внезапно Найл заметил, что его пальцы сжимают какое-то продолговатое оружие. Не понадобилось и доли секунды, чтобы сознание перебрало тысячу возможных вариантов объяснений и выбрало самый худший, заставивший в душе появиться ужасному подозрению: Симеон пришел покушаться на его жизнь!
Потом Найл не мог объяснить себе, какая отрава влилась ему в душу и помутила разум. Безумно стыдно было признаваться потом себе самому, но в черный предрассветный час искаженное сознание приняло одного из лучших друзей за коварного душегуба…
Именно этим Найл моментально оправдал себе волну ужасных предчувствий, только что терзавших душу. Этим объяснялось ощущение угрозы, исходящей со всех сторон.
– Почему ты пришел так рано? – глухо спросил Найл, незаметно делая шаг назад, чтобы расстояние между ними не сокращалось. Что у тебя в кулаке?
– Это шипы кактуса, – удивился Симеон, протягивая вперед раскрытую ладонь, на которой лежали тонкие колючки. Что с тобой? Ты не заболел? Еще вчера я предупреждал, что на рассвете приду делать иглоукалывание… Что с тобой происходит?
Из груди Найла вырвался тяжелый мучительный вздох. Он даже едва слышно застонал от нахлынувшего чувства стыда.
Действительно, накануне между ними шла речь об этом новом способе оздоравливать расшатанные нервы. Симеон, не так давно постигший тайны древней китайской методики, хотел для иглоукалывания использовать шипы опунции, от природы обладавшие сильным лечебным действием.
В Городе он уже однажды совершил с Найлом такую экзекуцию. Уложил на тростниковую плетеную лежанку в одних плавках и воткнул в макушку, локти, колени, в пах и между пальцами ног пару десятков длинных кактусовых иголок. В течение получаса они едва заметно покачивались в ритме пульса, и Найлу тогда казалось, что его тело сплошь усеяно острыми осиными жалами.
О, ужас! Как можно было заподозрить в вероломстве старого друга?! Сомневаться в человеке, с которым пережил столько опасностей…
– Прости меня! – воскликнул Найл. – Видимо, я действительно зверски устал за последнее время. Мне так тяжело! Прости меня!
– О чем ты? – врач по своей привычке изумленно сдвинул на переносице густые брови. Что-то произошло?