– Зато я принес шампанское, - сказал Каргин и единым махом перескочил через подоконник.
Он не ошибся: на столике у дивана блестели хрустальные бокалы и небольшие стаканчики, замершие на страже при вазе с фруктами. Его несомненно ждали и встретили ласковым взглядом и поощрительной улыбкой. В комнате царил полумрак, в овальном зеркале у окна отражались звезды, лампа под голубым абажуром бросала неяркий свет на лицо Кэти. На ней было что-то воздушное, серебристое, неземное - одна из тех вещиц, какими женщины дразнят и тешат мужское воображение. Впрочем, Каргин не приглядывался к ее наряду, интересуясь больше тем, что находилось под тонкой полупрозрачной тканью.
Однако дело - прежде всего, и он, вытащив паспорт, вручил его Кэти. Она раскрыла красную книжицу.
– Тебе тридцать три? А выглядишь моложе!
– Может быть, - согласился Каргин, открывая шампанское. - Впрочем, тридцать три - хороший возраст. Есть уже что вспомнить, и есть еще время, чтобы об этом забыть.
Например, о Киншасе, подумалось ему, о поле, заваленном трупами, и о том, как бойцы Альянса добивали раненых. Еще - о резне в Кигали и Могадишо, о бойнях в Анголе и Боснии, о югославском позоре, чеченской трагедии, афганских снах…
Кэти, не зная-не ведая про эти думы, уютно устроилась рядом с ним на диванчике.
– О чем же ты хочешь забыть, солдат? О неудачной любви? О женщине?
– О женщине? - Каргин усмехнулся. - Хмм, возможно… Такая рыжая, с манерами герлскаут на школьной вечеринке… Много пьет и липнет к незнакомым парням. Не хочет отзываться на имя Нэнси.
Зрачки Кэти внезапно похолодели, будто пара замерзших темных агатовых шариков. Отодвинувшись, девушка с подозрением уставилась на Каргина.
– Где ты ее подцепил, Керк?
– Не подцепил, а встретил. В "Старом Пью".
– Рыжая шлюха… где ей еще ошиваться… - Кэти презрительно поджала губы. - Держись подальше от Мэри-Энн, солдат! Если тебе интересны такие… такие…
Каргин был не прочь разузнать побольше о загадочной Мэри-Энн, но обстановка к тому не располагала. Притянув Кэти к себе, он нежно поцеловал ее в шею.
– Совсем не интересны, и я о ней уже забыл, детка. О всех забыл, кроме тебя.
Личико Кэти смягчилось.
– Льстец! Ну, ладно, что тут поделаешь… все вы льстецы… в определенное время… - Она подняла бокал и с мечтательной улыбкой промолвила: - Раз ты забыл про Мэри-Энн, выпьем за Париж! Ты расскажешь мне о Париже, Керк?
– О Париже? Как-нибудь потом, бэби. Сначала поговорим о тебе и о твоих прекрасных глазках.
Глядя сквозь янтарную жидкость на свет лампы, Каргин с чувством продекламировал:
Карие глаза - песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полета.
– Киплинг… - зачарованно прошептала Кэти. - Ты знаешь Киплинга, солдат?
– Я его просто обожаю, - сказал Каргин, обняв Кэти за гибкую талию. - Выпьем!
Они выпили.
Жизнь прожить - не поле перейти, но в жизни той были проложены разные тропки для разных целей, в том числе - для покорения женских сердец. Каргин ведал многие из них. Тропки вились прихотливо и были столь же отличны одна от другой, как женские души. Кого-то покоряли нежностью, кого-то - лестью, кого-то - кавалерийской атакой; одни клевали на грубую силу, на мундир в золоченых шнурах, на блеск погон и крепкие мышцы, других приходилось обольщать ласками и поцелуями, цветами и сладкими речами, третьим - пускать пыль в глаза, повествуя о ранах, битвах и подвигах в африканских джунглях. В общем, годилось все, кроме угроз и прямого обмана.
Кэти, как полагал Каргин, нужно было брать мягким напором и интеллектом. Тоска по Парижу, как и способность краснеть, выдавали натуру романтическую, мечтательную, склонную к лирике и поэзии, но в то же время он подозревал, что лирика с романтикой замешаны на здоровом американском прагматизме, идеалами коего были успех, энергия и сила. Это обещало сделать их отношения не только приятными, но и полезными. Романтика подогревает страсть и хороша в постели, а с женщиной практичной можно потолковать, узнав немало интересного и нового. Скажем, о том, какие эксперты шли на приступ халлорановых владений и чем им это улыбнулось.
Он разлил коньяк в маленькие стаканчики.
– Теперь - за тебя, - сказала Кэти, перебираясь к нему на колени. - Люблю мужчин с серыми глазами. Хотя среди них встречаются такие… - Она хотела что-то добавить, но вовремя прикусила язычок и лишь с брезгливостью передернула плечами. - За тебя, Керк! Как там у Киплинга?.. Серые глаза - рассвет, пароходная сирена, дождь, разлука, серый след за винтом бегущей пены…
Воздушное одеяние Кэти распахнулось, и Каргин стал целовать ее соски. Они ожили под его губами, напряглись, распустились, стали розовыми и твердыми, как ягоды шиповника. Внезапно Кэти вздрогнула, застонала, склонившись над ним; ее дыхание обожгло шею, пальцы принялись торопливо расстегивать рубашку Каргина, потом коснулись шрама под левой ключицей, нащупали длинный тонкий рубец, погладили его, спустились ниже. Халатик девушки с легким шелестом соскользнул на пол.
Как-то быстро у нас получается, подумал Каргин, и это было его последней мыслью. Дальше - лишь ощущение нежной упругой плоти, прильнувшей к нему, запах жасмина и роз, тихие вздохи, страстная песня цикад за окном и чувство, какое испытывает пловец, покачиваясь в ласковых, теплых, плавно бегущих к берегу волнах. Это повторялось снова и снова, пока сладкая истома не охватила Каргина, заставив смежить веки.
Он задремал, прижав к себе теплое тело девушки, и в эту ночь ему не снились ни перепаханная бомбами боснийская земля, ни пригород Киншасы в алых сполохах разрывов, ни джунгли Анголы, ни яма в афганских горах.
Глава 3
Калифорния, Халлоран-таун; 16-20 июня
Три следующих дня Каргин пил кофе большими кружками, рылся в справочниках, энциклопедиях и картах и терзал компьютер. Компьютеров в его рабочей комнате было, собственно, два: один обеспечивал доступ в интернет и выдачу различных сведений, в другом, отключенном от сетевого кабеля, хранилась информация об Иннисфри. Первым делом Каргин попытался установить географические координаты острова, но вскоре выяснил, что объект с таким названием не существует ни в одном из земных океанов. Впрочем, имелась справка, что остров, после его приобретения Халлораном, был переименован на ирландский манер по желанию нового владельца, а прежде носил имя Мадре-де-Дьос. Для этого координаты нашлись, но с тем примечанием, что их исчислил в восемнадцатом веке какой-то испанский капитан из благородных кабальеро, не слишком сведущий в навигации, а потому ошибка могла составлять полсотни миль в любую сторону.
Что же касается острова как такового, то он имел овальную форму, вытянутую с запада на восток, и площадью равнялся Мальте. Длина Иннисфри составляла двадцать, а максимальная ширина - четырнадцать километров, и этот солидный кусок тверди являлся ничем иным, как разрушенным и частью затопленным кратером древнего вулкана. Его западный склон был пологим, сглаженным ливнями и ветрами, и тянулся от бухты, похожей на круглый рыбий рот в обрамлении серповидных челюстей, до скалистого гребня стометровой высоты. Два мыса-серпа были самыми западными точками Иннисфри; между ними пролегал пролив, довольно глубокий, шириною в триста метров, переходивший в просторную бухту Ап Бей - иными словами, Верхнюю. Лоу бей, или Нижняя бухта, располагалась в четырех-пяти километрах на юго-западе и была не круглой, а вытянутой, напоминавшей фиорд, поскольку ее обрамляли с двух сторон обрывистые базальтовые утесы - след давнего разлома кратерной стены. В самой ее глубине имелся искусственный песчаный пляж, а больше ничего, если не считать пляжных домиков и тентов.
Вся остальная часть острова, за исключением западного склона, являла собой вулканическую кальдеру, занесенную камнями, песком и слоем довольно плодородной почвы. Это пространство охватывала скалистая стена, кое-где в двести-триста метров высотой и совершенно неприступная с моря, но с осыпями, трещинами и пещерами с внутренней стороны. В этом базальтовом кольце рос сырой и душный мангровый лес, переходивший иногда в трясину, с редкими пальмами, панданусом и болотным кипарисом на более сухих местах. Бросовые земли, занимавшие три четверти Иннисфри и совсем не похожие на рай; но для создания рая все-таки оставался западный склон, продуваемый свежими морскими бризами, и обширная низменность около Верхней бухты.