Каргин открыл дверь, бросил сумку на диванчик в просторном холле и отправился исследовать свое новое жилье. Коттедж был в два этажа, с подвалом; внизу - холл, гостиная и кухня, наверху - спальня, ванная, кабинет и веранда под пестрым тентом. За домом - крыльцо о трех ступеньках, бассейн среди плакучих серебристых ив, в кухне - гигантский холодильник, набитый продуктами, банками пива и апельсинового сока, в гостиной - кожаные диваны, кресла, лампы из бронзы, телевизор, бар. Обозрев спальню - ложе "кинг-сайз", лиловый ковер, встроенный шкаф с одеждой, крытые шелком стены и зеркало на потолке - Каргин присвистнул и пробормотал:
– Для состоятельных парней со вкусом… Чтоб мне к Хель провалиться!
Квартира, купленная им в Москве, была на порядок скромнее, хоть на нее пришлось угрохать все легионные заработки. С другой стороны, Халлоран-таун все-таки не Москва, размышлял Каргин, задрав голову и любуясь своим отражением в зеркале. Нет, не Москва, не Лондон и не Париж; труба пониже, дым пожиже. Он шаркнул ногой по роскошному лиловому ковру и спустился вниз, разбирать вещи.
Их было немного. Белье, легкий костюм с галстуком и парой башмаков, три рубашки, стопка книг, бутылка с коньяком, бритва и зубная щетка. Еще берет - потертый, выгоревший, цвета хаки, с едва заметными дырочками - там, где некогда была приколота эмблема. Берет был отцовским, служившим Каргину талисманом, подаренным в тот год, когда его зачислили в "Стрелу" - а значит, являлся и памятью о "Стреле". Все остальное, касавшееся его причастности к опальному отряду, хранилось в недрах ФСБ и министерства обороны. Два года после училища, когда он проходил спецподготовку, грыз испанский и английский и дрался в джунглях за Ортегу; еще три года - Школа внешней разведки, французский язык, практика в Лондоне и Париже; и, наконец, "Стрела" - четыре года, Кувейт, Ирак, Югославия, операции в России и в иных местах, победы и неудачи, раны, кровь и пот, гордость и офицерская честь… Все это сейчас покрывалось плесенью в каком-нибудь архиве, вместе с его подпиской о неразглашении; девять нелегких лет, которые - если верить официальным документам - он проваландался в пехотном полку, где-то между Челябинском и Омском.
У самого дна, рядом с бритвой и другими мелочами, лежала плоская кожаная сумочка-кобура на тонком ремешке. Каргин раскрыл ее, полюбовался холодным блеском отточенных звездочек-сюрикенов, потрогал проволочную удавку, память о лейтенанте Свенсоне, и одобрительно кивнул. Оружие неприметное, тихое, но смертоносное… Без оружия он чувствовал себя как бы голым; сказывалась многолетняя привычка, особенно три последних года в Легионе.
Пошарив в холодильнике, Каргин вытащил банку пива, ростбиф в серебряной фольге и круглые маленькие булочки, похожие на бриоши, сделал несколько бутербродов и съел их, прихлебывая из банки и поглядывая на плоскую кобуру. Она являлась военным трофеем; ее, вместе с сюрикенами, он взял на трупе какого-то японца, служившего у Фараха Айдида, правителя Сомали. Айдид расстался с жизнью, как многие из африканских диктаторов, под пулями Легиона, а с ним переселился в лучший мир и взвод охраны. Сопротивлялись они с большим упорством, и рота "би", которой командовал Каргин, лишилась четверых.
Еще был у японца меч, роскошное богатое оружие в лакированных ножнах, но тут уж совесть Каргина забастовала. Сюрикены или, положим, трофейный пистолет - одно, а драгоценный клинок - совсем другое… Не взял он меча, и тот достался Кренне, майору-бельгийцу, башибузуку и кондотьеру, под чьим началом был отряд таких же басурман, редкого отребья, не подходящего для службы в Легионе. Но Легион, в лице полковника Дювалье, ими отнюдь не брезговал: их нанимали для черной работы, платили сдельно и называли то "крысами", то "эскадроном смерти" или "частями поддержки". "Поддерживать" Кренна умел с завидной лихостью и профессионализмом; его солдаты считались отличными диверсантами и мастерами облав, зачисток и акций устрашения. Одно было плохо: они не видели различий между людьми в мундирах и штатской публикой.
Покончив с бутербродами, Каргин отправился в ванную, побрился, принял душ, залез в бассейн и отмокал в нем около часа, мысленно сравнивая Кэти с Чанитой, Мариной и остальными своими подружками в Париже и Москве. Однако в этот раз в Париже он не задержался, а что до Москвы, так были там заботы поважней, чем кадрить девушек: квартира, телефон, прописка и новый загранпаспорт, потом необходимая мебель, тахта и стулья со столом, тарелки да кастрюли, чтоб было на чем спать, на чем сидеть и в чем варить пельмени. Много забот и хлопот! Так что будучи в Москве спал Каргин в печальном одиночестве, воспоминания о девушках были смутными, трехлетней давности, и от того, быть может, он поставил Кэти самый высший балл. За бассейном и серебристыми ивами просматривалась полянка с кустами жасмина и пышных роз, а в дальнем ее конце - коттедж под номером шестнадцать, тоже двухэтажный, но, в отличие от каргинского, с затейливой башенкой под тонким шпилем, на котором то обвисал, то вновь полоскался по ветру звездно-полосатый флаг. Кроме этих судорожных всплесков в соседнем доме и окрест него не замечалось никакой активности, и Каргин резонно заключил, что Кэти живет одна и в данный момент горит на трудовом посту.
Вздохнув, он вылез из бассейна, обсох на жарком солнышке, съел еще один сандвич, выпил апельсинового сока и оделся поприличней - в летний светло-серый костюм, при галстуке и штиблетах. В пиджачный карман сунул бумажник с документами, которых было всего ничего - паспорт, водительские права, три кредитные карточки и контракт, аккуратно сложенный и пришпиленный к паспортной обложке.
Контракт был оформлен через посредника, московскую фирму "Эдвенчер", уже знакомую Каргину - три года назад он очутился в Легионе при ее содействии. В газетах эта фирма объявлений не давала, до телевидения не снисходила, рекламных буклетов не рассылала, но заинтересованные лица могли связаться с ней по интернету. Был там некий анонимный сайт, в котором значилось: "Крепкие молодые мужчины в хорошей спортивной форме, склонные к приключениям, могут получить работу в любой точке земного шара". Одна фраза плюс интернетовский адрес - кратко, но вполне вразумительно. Затем желающим направлялась анкета, и если кандидат подходил, назначалось рандеву с вербовщиком - но не в офисе фирмы, а на нейтральной территории, в кафе или, по летнему времени, в садике. Там изучались рекомендации и документы, оценивался послужной список и опыт и делались конкретные предложения - обычно два-три на выбор. Этот путь прошли многие приятели и сослуживцы Каргина. Власть их предала, страна отвергла, а наниматься к бандитам и резать сограждан они не хотели; если уж убивать, так в чужих краях и за хорошие деньги.
Деньги были вполне приличные, так что, оттрубив свое, Каргин купил квартиру не в новостройках, а на Лесной улице, в двух шагах от Тверской и Белорусского вокзала. Потом съездил в Краснодар проведать родителей, а когда вернулся, ему позвонили. Вероятно, фирма "Эдвенчер" имела обширные связи повсюду, где можно раздобывать адреса, и бывших своих клиентов из вида не теряла. На этот раз ей заказали особый товар: боевого офицера не старше тридцати пяти, с обширным опытом сражений в джунглях и пустынях, со знанием английского и испанского, крепкого телом и твердого духом. Каргин подходил идеально. На тело он не жаловался, на дух - тем более; три года в Легионе под его рукой ходили шестьдесят "гепардов", а это что-нибудь да значило.
Перевалило за полдень, есть и пить ему больше не хотелось. Послонявшись по дому, Каргин включил телевизор, без интереса послушал местные новости: кто кому вломил в бейсбол и чем закончились выборы в пятом муниципальном округе. Потом отыскал в подвале шезлонг, разложил его в тени под ивами, сел и стал любоваться синим калифорнийским небом. Минут через десять веки его опустились, голова свесилась на грудь, дыхание стало тихим и ровным, будто размеренный плеск прибоя, которому вторили шелест листвы и чуть слышное стрекотанье цикад. Сон его был безмятежным и длился до тех пор, пока чей-то голосок не произнес:
– Вставайте, солдат! Вставайте!
Каргин поднял голову и открыл глаза. Кэти, сморщив носик, придирчиво взирала на него, постукивала туфелькой о ступеньку, крутила на пальце брелок с ключами от машины. Вероятно, осмотр ее удовлетворил. Довольно кивнув, она произнесла с интимной интонацией, означавшей, что они перешли на "ты":