Толпа заревела. В сторону бедолаги полетели камни и тухлые овощи. Он что-то лопотал на каком-то причудливом языке и периодически тоскливо завывал, пытаясь вырваться из мертвой хватки рыцарей ордена. Но те были непреклонны. Просто волокли бедолагу по земле, подтаскивая его все ближе и ближе к разъяренной толпе. Лишь один раз боец ордена передал цепь своему товарищу, подошёл к брыкающемуся пленнику и со всей силы зарядил ему латной перчаткой по морде. На каменную мостовую закапала кровь и слюна, перемешанная с осколками зубов. После этого пленник больше не дёргался. Лишь тихонько скулил и подвывал.
— Это что за чудо-юдо такое? — изумлённо вытаращился на него Тур, — И из каких это лесных дебрей такое могло вылезти?
— Это человек, — устало возразил ему я, уже ничуть не удивляясь происходящему, — Такой же, как ты или я.
— Ну не скажи, — покачал головой здоровяк, — Он вона, это… Чёрный, как смоль. Или уголь. А мы то с тобой, вроде нормальные. Может он это… С колдунами якшался. Или просто обгорел.
— Ну ты же не… — я осекся, поняв, какую глупость только что чуть не сморозил. Прямо посреди разъярённой толпы, которой нужно только одно — найти колдуна, привязать его к столбу и сжечь. Прямо перед носом у послушников местной инквизиции. Зараза… Нет, надо быть осторожней. И соображать всё-таки быстрее, чем чесать языком, — В тех краях, откуда я родом, таких вот «существ» тоже считали людьми. Да они от людей — то ничем и не отличались. Те же две руки, две ноги, зубы, нос, член. Их называли — негры.
— Видать из далеких ты, Генри, краёв, — покачал головой Тур, — У нас тут такие диковины нечасто увидишь, — здоровяк замолчал, глядя на то, как двое рыцарей втаскивают бедолагу в толпу, — Ну, положим, я тебе и поверю. Но их, — он указал на беснующихся людей концом секиры, — Переубеждать не рекомендую. Может плохо кончится.
— Причем для всех нас, — кивнул ему я, — Понимаю. Жалко его, конечно. Он не выбирал, каким родиться, но… Для нас он никто и звать его никак, — а про себя подумал: лишь ещё один непись или игрок, пропавший на просторах Эйденвальда, — И я не собираюсь впрягаться за него, рискуя своей и вашими…
Я не договорил. На помост взобрался старик в белой робе, «проповедь» которого я успел послушать буквально час назад. Он обвел взглядом толпу, и перекрикивая её рёв снова заговорил.
— Узрите грешники! Узрите праведники! Узрите демоново отродье, волшбой развращённое! — он указал на избитого негра стоявшего на коленях перед своим погребальным костром, — Почернела душа его, а вместе с ней и обуглилась кожа. Ныне же перед вами стоит уже не человек, но отвратительный, мерзкий гомункул, извращённый нечестивыми ритуалами, — старик замолчал набирая воздуха в грудь, и толпа тут же взорвалась криками.
— Убить! Убить его!
— Мерзкая тварь!
— Сжечь! Сжечь демоново отродье!
— Но сегодня справедливость восторжествовала, — продолжил старик, — Он был предан в руки слуг божиих. И ныне искупит свои грехи. Очистит свою душу и тело от греха в божественном пламени!
Рыцари подняли пленника и привязали его к столбу. Послушники ордена откупорили принесённые бутыли и принялись поливать брёвна маслом, не забывая при этом и про негра. Всё действо заняло не больше минуты. Толпа замерла. Смолкла и застыла в ожидании скорой развязки. Негр пытался дёргаться, извивался и скулил. Но толстые пеньковые верёвки держали крепко.
— Скулишь! Молишь о пощаде! О прощении богов! — старик воздел руки к небу, — Но о нём надо было думать тогда, когда ты отвернулся от них! Когда открыл свой разум для нечестивых помыслов, а душу для скверны! Когда демоны извращали твоё тело богопротивными ритуалами, делая из него сосуд. Сосуд для своего воплощения в нашем мире! — послушники передали старику пылающий факел, и тот начал потихоньку спускаться с помоста не прекращая проповеди, — Но возрадуйся. Сегодня твоя душа будет очищена от скверны божественным прикосновением. Ты отправишься на суд божий, где получишь справедливый приговор и, быть может, второй шанс.
Негр дёргался, извивался и орал что-то на непонятном языке. Толпа бесновалась, выкрикивая оскорбления и бросаясь в него чем попало. А старик подходил всё ближе. Он остановился буквально в паре шагов от сложенной колоды. Остановился, немного помедлил и наконец бросил факел на брёвна. Ревущее пламя взвилось почти мгновенно, своими языками ноги пленника. Он взвыл от боли и задёргался ещё сильнее. Завыла и толпа, заглушая собой очередную проповедь старика.