Дымов встал на овальную плиту, оконтуренную желтыми индикационными сигналами, и вариатор локальной силы тяготения тут же заработал, поднимая пилота на пятнадцатиметровую высоту.
В сумеречном освещении капонира мимо проплывали закрытые трехслойной броней детали боевой машины. Два ступохода, помимо приводов и сложных соединений, обеспечивающих устойчивость «Фалангера» на любых типах рельефа, были усеяны датчиками самостабилизации, сканерами, огневыми точками, шарнирными гнездами лазерных трубок автоматической зенитной подсистемы. Наиболее уязвимые места конструкции были покрыты сегментами активной брони, через каждый метр виднелись выпуклости контейнеров, содержащих колонии ремонтных нанороботов.
Глеб посмотрел вверх.
Поворотная платформа «Фалангера» напоминала фрагмент космического корабля. За счет применения сверхлегких, но очень прочных материалов бронирование этого важнейшего узла сервомеханизма местами достигало метровой толщины, по периметру платформы располагались закрытые в данный момент оружейные порты ракетных и артиллерийских установок нижней полусферы. В точках соединения ромбовидных бронеплит крепились противопехотные лазеры и скорострельные автоматические орудия, управляемые системой «Щит». Эмиттеры суспензорного поля,[9] не имеющие внешних видимых деталей, располагались под вторым слоем брони, включаясь лишь при критических повреждениях корпуса.
Над поворотной платформой угадывались очертания массивного, обтекаемого, чуть уплощенного корпуса рубки. Сложная геометрия отдельных поверхностей, плавные выступы, выдвигаемые комплексы вооружений, десятки вспомогательных огневых точек, локационные надстройки, сборки коротких пусковых стволов, предназначенных для отстрела фантом-генераторов и контейнеров с нанопылью, формировали уникальный, неповторимый образ машины, который невозможно определить одной геометрической формой.
Внутри рубки (так по традиции именовался основной корпус серв-машины) располагался реактор, хранилище боекомплекта, отсек управления, десятки кибернетических модулей, в боковых и верхней полусферах выступали закрытые в данный момент обтекаемыми кожухами оружейные пилоны, на которых крепились электромагнитные орудия главного калибра, и пять типов ракетных установок, от тяжелых «Легионов», способных поражать орбитальные цели, до автоматических «Москитов», ведущих борьбу с аэрокосмическими истребителями.
Гравитационный подъемник плавно остановил движение овальной плиты.
В броне «Фалангера» открылся люк шлюзовой камеры, и Глеб шагнул внутрь.
Центральную часть отсека управления занимала сложная конструкция пилот-ложемента, окруженного блоками аппаратуры. У «Фалангеров» и «Хоплитов» начиная с двести пятидесятой серии, а также в поздних модификациях аэрокосмического истребителя «Фантом» рабочее место пилота, катапультируемое в случае критических повреждений, приобрело вид и функции герметичной спасательной капсулы, преобразуемой (в силу необходимости) в криогенный модуль.
Глеб поднялся по двум ступенькам. Перед ним с ноющим звуком приводов размыкались дуги амортизационного каркаса, открывая доступ к пилотажному креслу.
Короткий вибрирующий гул под ногами засвидетельствовал, что гироскопы самостабилизации опорно-двигательной системы «Фалангера» перешли в рабочий режим.
Серв-машина завершила процесс самотестирования. «Фалангер» чувствовал приближение схватки, кибернетическая система фиксировала появление пилота, она ждала его, по-своему тосковала, – человек и «Одиночка» обладали единым рассудком, сформированным в результате взаимного влияния при длительных нейросенсорных контактах, – если называть вещи и явления своими именами, то нужно признать: в психологическом плане они уже не могли прожить друг без друга…
Сев в кресло, Дымов затылочной частью гермошлема коснулся упругого подголовника и замер, позволяя автоматике подключить к гнездам боевого скафандра два десятка стационарных кабелей.
Раздались негромкие, сухие щелчки, тихие вздохи пневматических приводов, затем послышалось резкое шипение, и мир начал преображаться.
Замкнулся амортизационный каркас кресла, к броне скафандра накрепко прилепились захваты страховочных фиксаторов, соединивших броню человека и системы ложемента в единый комплекс, следом пришли в движение, поднимаясь от пола рубки, две прозрачные створки из бронепластика, за ними, словно лепестки механического бутона, выдвинулись наполненные аппаратурой поддержания жизни ячеистые сегменты, – они плотно прижались к бронестеклу, проникая сквозь специальные самогерметизирующиеся порты десятками собранных в тугие связки гибких шлангов, и, наконец, четыре бронированных лепестка отсекли неяркий свет, завершив формирование аварийно-спасательной капсулы.
Дымов не обращал внимания на рутинные операции, производимые автоматикой.
Его разум в эти секунды ускользал в иную данность, чтобы к моменту окончания подготовительных процедур соединиться с кибернетической системой серв-машины, восстановив целостность двух половинок сознания, вынужденных в период затишья между боями существовать порознь.
Их духовную связь невозможно описать при помощи слов, означающих привычные для человека чувства. Ни одно определение не подходит – даже произносимые мысленно, они звучат плоско, двумерно, не отражают сути, вводят в заблуждение, порождая беспочвенные домыслы в среде непосвященных.
Активация… Активация… Активация…
Слово билось в рассудке, в такт участившимся ударам сердца.
Сотни подсистем «Фалангера», соединяясь с разумом пилота через приемопередающие устройства импланта, коренным образом меняли мироощущение человека. Сознание Дымова на миг помутилось, а когда он обрел прежнюю ясность мышления, окружающий мир стал совершенно другим.
Сканеры «Аметиста» были теперь продолжением его нервной системы, границы восприятия резко расширились, открылась способность к «двойному зрению», – специально разработанные программные модули анализировали данные, получаемые от датчиков обнаружения, формировали на их основе понятные человеку образы и транслировали их непосредственно в разум пилота.
Первый момент контакта похож на контузию. К этому ощущению невозможно привыкнуть, каждый раз оно проходит на уровне таинства, подсистемы «Фалангера» воспринимаются по отдельности: жарко дышит реактор, медленно выпрямляются ступоходы, со звоном отскакивают фермы стационарного обслуживания, сервоузлы, как мышцы, переполненные энергией, слегка дрожат в ожидании действия, с вибрирующим гулом сдвигаются защитные кожухи, открывая орудийные и ракетные порты…
Сонмище несвойственных для человека ощущений врывается в рассудок и внезапно обретает гармонию нечеловеческой мощи – пилот и машина теперь единый кибернетический организм…
– Глеб, не дури! – Голос комбата, транслируемый системой связи, вторгся в мысли чужеродной нотой, прозвучал громко, требовательно, пытаясь вернуть разум Дымова в серость безысходных будней, отнять у него право догореть дотла, перейти на качественно иной уровень бытия, поставить, наконец, точку и больше не возвращаться в унылую реальность.
– Ноль семнадцатый, завершена загрузка и тестирование подсистем, – машинально ответил Глеб. Его пальцы уже скользили по усеянным текстоглифами[10] широким подлокотникам кресла; пилот-ложемент повернулся, центруясь относительно рубки, включились десять голографических экранов, обеспечивающих стопроцентный сферический обзор.
– Глеб, я только что получил сообщение по ГЧ! Флот Колоний начал штурм Солнечной системы! Ты понимаешь, что это значит?! Война завершена, капитан! Нам больше не нужна эта планета! Все кончено. Дымов, ты слышишь меня?! Сегодня в бой идут «Одиночки». Мы остаемся!