— П-пшёл на хер…
— Ожидаемо, — вздохнул я и отпустил его, после чего поднялся. — Придётся идти вторым вариантом.
Удар ногой по его башке, и Юнкерс вырубился.
В помещении стояла тишина. Старик смотрел на меня с улыбкой, шкет боялся пошевелиться и был бледен, словно мел, официанты и бармен продолжали прятаться, а Грейс была удивлена до невозможного. Подойдя к ней, приподнял подбородок двумя пальцами, ведь она была ниже меня, и заглянул ей в глаза:
— Спасибо, что помогла, хотя сама того и не понимала. Без тебя, мне бы пришлось искать этого утырка по всему городу.
— Кто ты такой? — тихо спросила она, будто впервые меня увидела.
Я хищно оскалился, мои глаза вспыхнули вампирской мощью, от чего женщина вздрогнула и сглотнула, а затем, не дав ей вставить слово, поддался своей вампирской сути и впился в её губы. Живые, горящие жизнью и прекрасные на вкус, как спелый плод. Она ответила яростным напором и неудержимой страстью.
Разорвав поцелуй, посмотрел в её поплывшие глаза и двинулся к безвольному телу.
— Ты же ведь понимаешь, парень, что теперь тебя будут искать? Не только мы, но и другие, кто стоит за Юнкерсом? — раздался в спину смеющийся голос старика. — Не проще было бы убить нас?!
Обернувшись, увидел, как тот улыбался, а шкет смотрел на него в страхе и шоке.
— Мне не нужна твоя жизнь, старик, — пожал плечами и взглянул на парня. — Как и его, — после взял за ногу Юнкерса и потащил к двери, бросив напоследок: — Пока вы не перешли мне дорогу…
Глава 23
Среди всех вампиров в моей жизни основную роль играли именно Валекор и граф Бертольд. Мастера, учителя, наставники, члены семьи. Именно они стали для меня путеводной звездой в Брилии и помогли понять уклад мира, вместе с его законами. Но ковен не мог сосуществовать из трёх вампиров. Такова реальность. И раз уж так вышло, то помимо Валекора и графа Бертольда, мне приходилось пересекаться и с другими членами своей семьи. С кем-то я дружил, с другими был на ножах. Но суть одна — мы были семьей. И в каждой семье обязательно должен быть прибабахнутый на всю голову. В моём же случае, это была Ламия Фон Картшайн. Через пятое колено родственница графа Бертольда и первоклассная чокнутая сука.
Именно Ламия научила меня искусству пыток. Дала знания и вдолбила в голову то, как правильно это делать. Как принести человеку максимальную боль и не убить его, получив наилучший результат. Я не гордился подобным знанием, всегда считая, что врага нужно убивать. Но мне приходилось пытать. И не единожды.
— Господин? — раздался позади меня голос Пудинга, зашедшего в здание заброшенного склада, когда стихли остервенелые крики боли.
Ветер завывал, проникая в дыры проржавевших стен. Скрип металла отдавался эхом в разуме, соединяющимся со звуком падающих на бетон капель крови.
Я вытирал тряпкой руки и, не моргая, смотрел на превращённого в овощ Юнкерса. Испражнившийся под себя, отчего в воздухе стоял запах аммиака, он представлял жалкое зрелище. Окровавленный, сломленный. Пускал сейчас слюни, пустым взглядом пялясь в пустоту. Разум покинул его тело, разбившись на множество осколков. Погряз в безумии, которым я одарил его.
— Больше гостей не было? — холодно спросил я, не оборачиваясь.
— Только те, кого вы заметили ранее, господин.
Нас выследили. Кто конкретно это был — не знаю. Приехала машина без гербов, постояла и покинула брошенную складскую зону. Мой слуга только доложил, что водитель куда-то позвонил, на этом всё.
Пудинг встал рядом со мной и внимательно взглянул на Юнкерса.
— Глупо будет спрашивать: как вы заставили его говорить… И что сделали для этого…
— Порой, Пудинг, — бросил я грязную тряпку на пол. — Вопросы нужно оставлять без ответа.
— Понимаю, господин, — склонил он голову. — Теперь мы можем забрать её?
Ах, да, его сестра. Ещё до поездки в казино он просил меня отвезти его к ней, но я отказал. Нужно было сосредоточится на деле, и только потом забирать девочку с собой. Вот только, куда забирать? Хороший вопрос. Похоже, придётся искать ещё одну квартиру, где она будет жить вместе с Пудингом.
— Да, отправляемся, — кивнул ему. — Заводи машину.
Парень убежал выполнять приказ, а я ещё несколько секунд смотрел на едва живого, но замученного человека. Затем подошёл к нему и свернул шею. Раздался хруст. Юнкерс обмяк, а его голова повисла на груди.
— Я ненавижу тебя, тётушка Ламия, — тихо прошептал я, забрал камеру со штативом, что купил в магазине ещё днём, и двинулся на выход. — Твоё ремесло противно мне до сих пор.