В Петрозаводске было несколько концлагерей, и нас поместили в концлагерь номер пять. Взрослые, папа и мама, конечно, работали, их возили на лесозаготовки. А дети были в лагере. Условия жизни были очень тяжелые: голод, холод. Жили мы в бараках, постоянно недоедали. Родители старались что—то дать нам из своего пайка, но этого все равно нам не хватало. Мой брат умер в концлагере, а я осталась живая…
Обращение было очень жестоким. Всего не помню, потому что мне было четыре года, но то, что помню, свидетельствует о жестоком обращении. Если дети подбегали к ограждению из колючей проволоки, которое преграждало путь в концлагерь, то их беспощадно избивали. Дети познали ужасы войны, главными из которых были голод и холод».[54]
А вот воспоминания Людмилы Александровны Банкет, также пережившей финскую оккупацию:
«В нашем доме сделали штаб. Там одна женщина ухаживала за ними. У нас корову отобрали, она ее доила. Мама иногда ходила туда, просила молока ребенку. Вот так мы и жили. Потом в нашу деревню стали свозить [людей] со всех деревень: с Кижей, с Великой Губы. Везли на больших машинах. Селили [в бараки] , сколько влезет. [Финны] рыли окопы, большие, на Онежское озеро. В один прекрасный день [финны] нам сказали: «Собирайтесь, все оставляйте, никто ничего не унесет, все останется здесь».
Повезли нас в Петрозаводск через Онегу, зимой… в январе. Машина была ничем не крытая. Нас было пять семей в этой машине. Была я, Аля и мальчик сорок первого года рождения, несколько месяцев от роду. Мы замерзли. Нас отвезли в Петрозаводске на площадь Ленина. С собой мама взяла немного: еды, несколько каких—то вещей. Я помню, у нас была игрушка: мишка плюшевый, большой. Все наши вещи вывалили на площади Ленина. Вещи пересмотрели, этого мишку у нас взяли и не отдали, мы потом долго плакали.
Нас поместили в какой—то барак, и мы жили на нарах, в лагере. Первый раз мы были в пятом лагере — это Пятый поселок (микрорайон в г. Петрозаводск) . Потом мама стала просить, чтобы нас перевели в седьмой лагерь на Куковке (микрорайон в г. Петрозаводск) — там жили все наши родственники. Мама долго болела, лежала. Мы жили с дедушкой, а бабушка жила с папиной сестрой, тетей Диной. Финнам не нравилось, что мы все время есть хотели. Однажды дедушка куда—то ходил за едой, так они его избили за это, так что он долго не мог ходить. Братик умер в сентябре, похоронили в Песках (пляж на берегу Онежского озера) . Там была большая яма, и в ней было тридцать или сорок гробов. И дедушку там похоронили… Мы долго жили в Петрозаводске. Потом нас опять перевезли в Сенную Губу. Когда мы приехали туда, все наши дома были распилены, дрова сложены. И нам было негде жить. Мы переехали в старый дом маминых родителей. Там и жили. Много деревень было заминировано, много людей подорвалось. Целая деревня около пристаней Лоукаса была заминирована. И когда люди стали возвращаться в свои дома, вся деревня взлетела…А утром оказалось, что они в очень многих местах поставили мины. И в этот день было столько раненых наших. В домах, под крыльцом, где только не ставили они. Это было, конечно, страшное дело. Вроде как они ушли, но оставили вот такую… А там кто… Ребята, конечно, ребятня…».[55]
Вспоминает Мария Ивановна Ваганова:
«Давали норму по триста грамм муки. Коров всех финны у местного населения отняли, забрали они и нашу корову. Голод поэтому был страшный. Так что ни молока, ничего мы не видели весь период оккупации. Уже когда финны ушли, мы свою корову не смогли найти, наверное, финны забили ее на мясо. Мы все время с мамой работали, а сестренки сидели дома — они были еще малы и не могли работать. Потом меня отправили в лагерь, мне тогда было пятнадцать лет. Лагерь был в селе Серевское, неподалеку, в десяти примерно километрах. Там строили дорогу, и я работала на этой дороге: чистила снег, потом копали канавы — все это делалось в Заонежье. Так пришлось работать целую зиму. А после этого стали все чаще муссироваться слухи о том, что скоро наши этих финнов прогонят. И что наши придут. А кормили нас финны кашицей, очень жиденькой, сваренной из ржаной муки и остатков хлеба, недоеденных финнами, и несколько галетин давали. Сытым от такой еды не будешь, и жили мы впроголодь. Одеть тоже было нечего, можно сказать, что мы были голые и босые. А мама надорвалась на пашне. Заставляли пахать землю, а у нее была паховая грыжа. Случился у нее от тяжелой этой работы завороток кишок, а врачей никаких не было, и она так и умерла».[56]
Таисия Андреевна Рогозина:
«Наказывали они (финны. — Авт.) русских березовой вицей, ее распаривали в горячей воде, и кому по двадцать, кому по двадцать пять ударов. Если кто ходил на поля за колосками, тех поймают и наказывали. У меня маленький брат был, приходилось нянчить, мы никуда не ходили — и розгов не получали.
Работали женщины под конвоем, рыли канаву, а финны—надзиратели с винтовкой смотрели за ними».[57]
С 1942 г. по первую половину 1944 г. на советско—финском фронте было относительное затишье. Лишь летом 1944 г. у Красной Армии появилась возможность заняться финнами всерьез. 10 июня началась мощнейшая артподготовка, в которой вместе с армейской артиллерией участвовали и орудия Балтийского флота. Финская оборона была дезорганизована, потери некоторых частей составляли до 70 процентов. В ходе июньских боев советским войскам удалось продвинуться на сотни километров, взять Выборг и вынудить финнов уйти из Петрозаводска.[58]
Финны дрались почти с таким же упорством, как в 1939–1940 гг. Но после того, как в августе 1944 г. президент Рюти был вынужден уйти в отставку, а вместо него президентом республики был избран Маннергейм, Финляндии удалось договориться с Советским Союзом. Главное командование финской армии объявило, что прекращает боевые действия по всему фронту с 8 часов утра 8 сентября 1944 г.
Финляндия должна была признать границу 1940 г. и уступить Советскому Союзу область Петсамо (Печенги), в течение двух месяцев демобилизовать армию, порвать отношения с Германией и взять на себя обязательство разоружить и передать Советскому Союзу в качестве военнопленных все немецкие войска, которые после 15 сентября будут еще оставаться на финляндской территории.
Но на этом война для Финляндии не закончилась. Договоренность о разоружении немецких войск, которые останутся на финской территории к 15 сентября, привела к военному конфликту между недавними союзниками.
Типпельскирх так описал произошедшее:
«Гитлер, не желая уходить из Северной Финляндии, сознательно затягивал эвакуацию. Считаться с финнами, ставшими в его глазах изменниками, он не находил нужным, даже если бы немецкие интересы от этого совершенно не пострадали. Он приказал по—прежнему удерживать оборону по реке Западная Лица на Крайнем Севере и организовать постепенный отход на северо—запад остальных двух корпусов, которые должны были предварительно создать фланговое прикрытие фронтом на юг. Кроме того, он распорядился осуществить внезапное нападение на остров Сур—Сари в Финском заливе, с тем чтобы в дальнейшем использовать этот остров в качестве военно—морской базы. В ночь с 14 на 15 сентября на острове был высажен десант. Однако финны, вынужденные в силу условий перемирия оказать сопротивление, не допустили высадку второго эшелона и при поддержке русской авиации сбросили в море уже высадившиеся немецкие части. Этим и другими недружелюбными актами финны, пытавшиеся до сих пор по возможности не осложнять положение немецких войск, были глубоко оскорблены. В добавление ко всему 15 сентября вступало в силу принятое ими условие интернировать и передать русским все остававшиеся на их территории немецкие части. Осуществить это условие они практически были не в состоянии, тем не менее они должны были, по крайней мере, попытаться, дабы не стать нарушителями условий перемирия и избежать опасности превращения своей страны в поле битвы между немцами и русскими… В начале октября финны высадились в портах Ботнического залива, одновременно перейдя на широком фронте в наступление против немецкого флангового прикрытия с целью отрезать немецкие войска. С юга продолжалось наступление финнов, неоднократно, особенно у Рованиеми, приводившее к напряженным боям с ними».[59]