Убийца оперся на подлокотник и, склонив голову, внимательно смотрел на приятельницу.
— Корин Сулез стал заложником своего меча, — пояснила женщина. — Понимая его огромную ценность, он заточил себя в крепости.
— Но ведь у него несметные сокровища, — возразил Энтрери, понимая, что Двайвел права.
— Меч — единственное, что не дает покоя всем чародеям мира, а также тем, кому они служат, — ответила она.
Энтрери не стал спорить, кивнул, но сам думал иначе. Может, для Корина Сулеза меч и впрямь стал проклятием, но кто виноват, что он окопался в таком месте, где полно желающих завладеть этим сокровищем и тех, кто его смертельно боится? Сам же Артемис Энтрери, заполучив меч, намеревался бежать как можно дальше от Калимпорта. Он станет беглецом по той же причине, по какой Сулез был пленником.
— Меч очень древний, — продолжала Двайвел, отвлекая его от этих мыслей. — Каждый, кто хотел им завладеть, умирал с ним в руках.
Она думала, что произведет на него впечатление, но Энтрери остался совершенно спокоен.
— Все умирают, Двайвел, — равнодушно ответил он, но по его ответу можно было понять, что жизнь в Калимпорте превратилась для него в сущий ад. — Единственное, что имеет значение, — как ты жил.
Двайвел удивленно взглянула на него, и убийца испугался, что сболтнул лишнее и дал ей повод сделать собственные выводы о том, что же на самом деле творится в гильдии Басадони. Если смышленая женщина-хафлинг догадается об истинном положении дел, а Джарлакс или кто-либо из его приближенных об этом узнает, ее не спасет ничто — ни магическая защита, ни умение быть полезной всем и вся, ни друзья, ни даже Артемис Энтрери. «Медный муравей» будет разрушен, а ему самому больше негде будет спокойно отдохнуть.
Двайвел смотрела на него, и в ее взгляде было не только профессиональное любопытство, но и нечто личное — быть может, сострадание?
— Что же настолько вывело тебя из равновесия, Артемис Энтрери? — спросила она, но не успела даже договорить, как убийца метнулся вперед с кинжалом в руке, и с такой молниеносной быстротой очутился рядом с Двайвел, что ее охрана даже среагировать не успела, да и сама она не успела сообразить, что произошло.
Он навис над женщиной, откинув ей голову и приставив к горлу острие кинжала.
Она почувствовала, как сквозь малюсенький порез из нее как будто утекает сама жизнь.
— Если когда-нибудь задашь этот вопрос за пределами дома, — прошипел убийца, обдавая ее жарким дыханием, — то пожалеешь, что я не прикончил тебя.
Он отпихнул ее, и Двайвел быстро вскинула правую руку, давая знак охранникам не стрелять, а пальцами левой зажала крохотную ранку.
— Ты уверена, что он по-прежнему у Корина Сулеза? — спросил Энтрери. чтобы сменить тему, хотя уже знал ответ.
— Он пока жив, — вымолвила не пришедшая в себя от потрясения Двайвел. — Так что, по-моему, это само собой разумеется.
Энтрери кивнул и снова привольно устроился в кресле, хотя расслабленная поза совсем не вязалась с грозным огнем, горевшим в его глазах.
— Ты все так же хочешь выйти из города надежным путем?
Он кивнул.
— Тогда придется задействовать Домо и его крысиных…
— Нет, — оборвал Энтрери Двайвел.
— Но у него самые быстрые…
— Нет.
Двайвел снова хотел возразить, потому что выполнить просьбу Энтрери — вывести его из города так, чтобы никто ничего не знал, — было непросто даже с помощью Домо. Убийцу все знают, и он тесно связан с гильдией Басадони, которая у всех вызывает такой интерес. Однако, наткнувшись на холодный взгляд Энтрери, женщина осеклась. Это был тот самый взгляд, по которому его жертвы понимали — настало время для предсмертной молитвы,
— Что ж, тогда понадобится больше времени, — покорно согласилась Двайвел. — Но не намного. Может, час.
— Никто не должен знать, кроме тебя, — предупредил Энтрери так тихо, чтобы даже стоявшие по углам арбалетчики ничего не услышали. — Даже самые преданные тебе люди.
Двайвел вздохнула.
— Ладно, тогда два часа.
Энтрери проводил ее взглядом. Он понимал, что выполнить его просьбу без того, чтобы кто-нибудь узнал, невозможно, слишком уж много глаз на улицах. Но зато маленькая женщина твердо усвоила, что, если кто-то начнет болтать о нем во всеуслышание, отвечать перед убийцей придется ей.
Он усмехнулся, поскольку даже вообразить не мог, что поднимет руку на Двайвел. Он испытывал к ней симпатию и уважал за храбрость и ум.
Но все же свой уход надо было сохранить в тайне. Если кто-то узнает, что он покинул город, особенно Рай'ги или Киммуриэль, то тут же начнут разнюхивать и вскоре узнают, куда он ходил. А ему не хотелось привлекать внимание темных эльфов к оазису,