Джарлакс, глядя туда, где только что стоял приятель, покачал головой:
– Нет и нет. Подозреваю, что Артемис Энтрери и в самом деле умер, друг мой.
– А по мне, так он кажется вполне живым.
Джарлакс расхохотался, не желая вдаваться в объяснения и подозревая, что дворф все равно не поймет.
Но Атрогейт негромко добавил:
– Умер так же, как я, когда орки захватили Фелбарр.
– С тех пор прошло уже три века?
– Три с половиной, эльф.
– А ты молодо выглядишь.
– Может, долгая жизнь - не дар, а проклятие.
– И кто ж тебя так проклял?
– Тебе никогда не случалось разозлить чародея до чертиков, эльф?
Джарлакс засмеялся.
– Он мне сказал: «Что долг не вернул, ты еще пожалеешь, да только поделать ничего не сумеешь. В членах твоих хворь пусть гнездится: жизнь, что слишком долго продлится. И, как солнце в зените режет глаза, память твоя будет ясной всегда».
– Это и есть проклятие?
– Знаешь, прожив три века, могу сказать, что оно сработало.
Джарлакс помолчал, а потом, повинуясь внезапному порыву, нахлобучил на лохматую голову дворфа плоскую черную шляпу, которую раньше носил Энтрери.
– Э, ты чего? - возмутился Атрогейт.
– Нет, нет, тебе идет! - восхищенно сказал дроу и, опустив руку в карман, нащупал обломки флейты.
Сколько придется заплатить, чтобы восстановить ее?
Он недовольно поморщился, сразу сообразив, что Атрогейт вряд ли сумеет извлечь из нее хотя бы одну ноту.
Но, поглядев на опустевшую лестницу, по которой спустился Артемис Энтрери, он решил, что иногда нужно довольствоваться тем, что есть.