— Джентльмены, прошу на посадку, — пригласил сикх и не оглядываясь пошел из бара.
В самолете, старом «френдшипе», который министерство информации продолжало использовать, несмотря на его дряхлость, уже сидели пассажиры — гвианийцы и гвианийки — с детьми, с клетками, набитыми курами, с какими-то мешками.
Сделав первый шаг в духоту салона, Сид Стоун потянул носом воздух и недовольно обратился к молоденькой стюардессе:
— Насколько мне известно, мисс, рейс специальный, и никого, кроме нас, на борту быть не должно!
Девушка кокетливо повела плечом:
— Администрация аэропорта приказала нам занять пассажирами свободные места. — И, гордо вскинув голову, добавила: — Республике нужны деньги, сэр!
— Проходи, бади, проходи, — дружелюбно подтолкнул надувшегося англичанина «дядюшка Мартин». — Если республике нужны деньги, значит, она их имеет право получить.
— Если кто-то и получил за это две-три сотни фунтов, то никак не республика, — проворчал, проходя вперед, Стоун.
Петр в душе был согласен с ним: правительство майора Нначи объявило коррупции войну, но пока результаты ее не чувствовались. Конечно же, деньги с пассажиров собрал кто-то из 'летного начальства.
Он не стал встревать в разговор и пошел между рядов, отыскивая место у иллюминатора. Публика летела опытная — хвостовые места были уже заняты, лишь у самой кабины пилотов было место, да и то рядом торчала чья-то макушка.
— Свободно? — спросил Петр.
— Пожалуйста, — вдруг услышал он хорошо знакомый голос.
— Анджей?!
— Да, это я, — отозвался Анджей. — Садись, веселее будет лететь.
Голос его звучал спокойно, как будто они только накануне уговорились лететь вместе и сейчас встретились.
Петр покачал головой и пробрался на место у иллюминатора.
— Теперь нас тринадцать, — подумал он вслух.
— Чертова дюжина, — охотно подтвердил Анджей. …Через два часа «френдшип» стал заходить на посадку, под его крылом поплыла широкая Бамуанга, похожая в лучах полуденного африканского солнца на поток расплавленного золота.
Мартин Френдли, «дядюшка Мартин», как-то само собой ставший во главе журналистской братии, узнав от Войтовича, что тот оказался на борту «френдшипа», сунув пилоту всего лишь десяток фунтов, хлопнул себя пухлыми ладонями по бедрам и долго, до слез хохотал, приговаривая:
— Браво, бади! Молодец, бади!
Потом, обойдя всех членов группы, он договорился, что все единогласно заявят властям Южной провинции, что их, журналистов, именно тринадцать, а Войтович в списке министерства информации пропущен из-за обычной для Гвиании неаккуратности какого-то мелкого клерка.
После этого «дядюшка Мартин» произнес короткую, но торжественную речь о профессиональной солидарности, а стюардесса объявила о том, что самолет по указанию властей провинции совершит посадку не в столице Поречья Обоко, а в Уарри, где для гостей уже забронированы номера в отеле «Эксельсиор».
Пилот положил «френдшип» на крыло, горизонт пошел наискосок, за иллюминатором поплыли одноэтажные, крытые ржавым железом кварталы города, его пыльные, неасфальтированные улицы с редкими гигантами манго, потом — пестроцветье рынка, растянувшегося вдоль самого берега, уткнувшись в который лежали сотни лодок самых разных размеров, узких и длинных гвианийских пирог.
Самолет выпрямился и понесся вниз, к просторному зеленому полю, оставив слева многоэтажную белую башню отеля «Эксельсиор». Наконец колеса черкнули о землю, затем глухо ударились о нее, «френдшип» взревел и стал глушить скорость. Двигатели заработали ровнее, и самолет легко побежал по пустому зеленому полю к двухэтажному домику вдалеке, над которым раздувался большой оранжевый сачок, указывающий направление ветра.
«Френдшип» подрулил к домику почти вплотную. Петр видел в иллюминатор, как к самолету спешили солдаты с карабинами наперевес, будто собираясь взять его штурмом.
Стюардесса открыла наружную дверь и спустила легкую лесенку. Пассажиры заволновались, повалили к выходу плотной гудящей толпой.
На земле командовал молоденький офицер-десантник. Держа в руках список пассажиров, он отмечал в нем имя каждого сошедшего с «френдшипа». Гвианийцам он приказывал отойти налево, европейцам направо. Когда выяснилось, что европейцев оказалось на одного больше, чем в списке, он очень удивился, но принял объяснения Френдли, с любопытством разглядывая старого американца и называя его «папа».
— Прошу на пограничный контроль, — вежливо обратился он к группе европейцев и не оглядываясь пошел к домику.
— Пограничный контроль? — удивился Петр. — Такого раньше здесь не бывало.
— Спокойно, бади, — хлопнул его по плечу добродушно улыбающийся Френдли. — Мы здесь гости, а не хозяева.
Анджей нахмурился и покачал головой:
— Значит, дела обстоят уже так… Они с Петром переглянулись.
В доме, обычном жилом коттедже, действительно оказался наскоро оборудованный контрольно-пропускной пункт: в холле стояли длинные столы, за которыми уже ожидали прибывших трое-четверо полицейских и несколько человек в штатском.
Офицер, встречавший «френдшип», забрал у журналистов паспорта, сложил их разноцветной стопкой и пошел по лестнице наверх, где, видимо, размещалось начальство.
Гвианийцы, прилетевшие вместе с журналистами, судя по всему, никого не интересовали. Им даже не предложили пройти на КПП, и Петр видел, как теперь, нагруженные своим скарбом, они тянулись мимо огромных окон холла куда-то за дом.
Чемоданы сгрузили и доставили в холл парни в голубых комбинезонах с надписью: «Эйр-Гвиания». На полицейских была гвианийская форма, офицер был тоже в форме гвианийской армии, но пограничный пункт внутри страны… Это было новостью…
Офицер вернулся и раздал прилетевшим паспорта.
Войтович поспешно раскрыл свой, полистал и молча протянул Петру. На одной из страничек чернел аккуратный штамп с надписью: «Прибыл». Дата была поставлена от руки.
Остальные тоже разглядывали свои паспорта, оживленно переговариваясь. Петр заметил, как весело переглянулись парни из Би-би-си, да и все остальные, судя по лицам, воспринимали происходящее со странным удовлетворением.