– Версия о нападении врагов отпадает, – задумчиво покачивая головой, произнес француз. – Надо тщательно обследовать все комнаты. Может, оставленные предметы подскажут разгадку тайны.
– Ну, нет, – возразил аланец. – Копаться в старом барахле я не стану. Пойду лучше осмотрю строение напротив. Оно выглядит гораздо беднее. А раз так, найти ответы в нем намного проще.
– Будь осторожен, – посоветовала женщина товарищу. – Далеко не уходи и в случае опасности немедленно возвращайся. Это место меня пугает. Не люблю неизвестности.
Перекинув автомат через плечо, Белаун не спеша зашагал к неказистому зданию.
Когда-то улица была очень оживленной, но сейчас начала зарастать травой. Прочное бетонное покрытие оказалось под огромным слоем земли и песка. Расчищать его и поддерживать шоссе в идеальном порядке местные жители явно не желали. Тратить силы и средства не имело смысла. Транспортные средства древней цивилизации, к сожалению, не уцелели.
Между тем, Жак скрупулезно изучал предметы быта унимийцев. Слияние двух культур выглядело необычно и странно. Большинство предметов не отличалось высоким уровнем изготовления. Самые обычные грубые деревянные скамьи, стулья, столы, домотканые половики, на окнах поблекшие занавески.
Но иногда среди мебели попадались настоящие произведения искусства. По здешним меркам конечно. Когда-то они являлись вполне заурядной заводской продукцией. Все познается в сравнении.
Рядом с плохо обтесанным и кое-как сколоченным шкафом стояло изящное утонченное трюмо, радующее глаз резными ножками, сверкающими позолотой ручками, аккуратными маленькими ящичками и великолепным полукруглым зеркалом.
Вытерев пыль с поверхности, маркиз потрогал свой заросший щетиной подбородок.
– Любуешься собственной внешностью? – съязвила аланка.
– Да нет, – пожал плечами де Креньян. – Просто поймал себя на мысли, что в последние годы практически не пользовался зеркалом.
– Это плохо? – спросила Салан.
– Не знаю, – ответил француз. – Жизнь, слишком круто изменилась. Красота потеряла значение, ведь Таскона ценит лишь силу. Мне уже тридцать четыре. В лучшем случае, середина жизни. Я стал опытнее и мудрее, но пережитые невзгоды и неудачи оставили неизгладимый отпечаток на лице.
– Кто бы говорил, – горько улыбнулась Линда. – Зрелость украшает мужчину. Исчезает мальчишеская наивность, черты становятся более четкими, резкими, приобретают законченность. Тридцать – расцвет для вашего пола. Для нас же, женщин, приближается пора заката. Кожа теряет девичью упругость и свежесть, меняются формы, у многих появляется лишний вес…
– Тебе это точно не грозит, – рассмеялся Жак.
– Возможно, – согласилась аланка. – Но не забывай, я старше тебя на два года. Мне скоро будет сорок. Признаюсь честно, подобная мысль угнетает. Даже не верится, что я когда-то была маленькой хрупкой девочкой.
Землянин обнял возлюбленную за плечи и тихо сказал:
– Все проходит, надо жить сегодняшним днем, не мучаясь воспоминаниями. Изменить судьбу мы не в силах. Да и нужно ли? Каждый несет свой крест. И каждому воздастся по заслугам. Разве мы не были счастливы с тобой все эти годы, Линда?
– Я люблю тебя, Жак, – утирая слезу, вымолвила Салан, прижимаясь к груди возлюбленного.
Дверь в дом резко распахнулась, и в помещение вбежал Вилл. Его руки тряслись, лицо побелело, дышал Белаун с трудом и прерывисто. Увидев друзей, аланец громким дрожащим голосом воскликнул:
– Там… там… люди!
Женщина обернулась и, ничего не понимая, произнесла:
– Ну и что?
– Они мертвы, – закричал Вилл. – Человек десять… Ничего ужаснее я никогда не видел.
– Придется взглянуть, – проговорил маркиз.
Группа вышла на улицу и двинулась к зданию, стоящему напротив. Входная дверь была открыта настежь. Сразу стало ясно, что в панике Белаун не соблюдал никаких правил.
Первым в коридор шагнул де Креньян. В нос ему ударил сильный запах разложения и гнили. Француз поспешно закрыл лицо рукой.
Откинув в сторону занавеску, землянин проник в небольшую комнату и невольно выругался:
– Черт подери! Зрелище не для слабонервных.
В помещении царил идеальный порядок. Однако именно это и делало картину еще более кошмарной.
В кресле сидел мертвый мужчина. Его голова свесилась на грудь, а руки безжизненно лежали на коленях.
Чуть в отдалении на ковре находились четыре трупа: две женщины и два мальчика-подростка. Судя по странным, искривленным позам, несчастные умирали в страшных судорогах.
Одежда истлеть не успела, но ни платья, ни рубахи не скрывали уродливых гнойных язв на телах. Обреченные тасконцы сгнивали с невероятной быстротой. Естественным процессом такое не назовешь.
– Здесь только пятеро, – со стойкостью врача вымолвила Линда.
– В соседней комнате тоже есть покойники, – ответил аланец. – Я случайно дотронулся до покрывала, а в него оказалась завернута маленькая девочка… Точнее – то, что осталось от крошки.
Вилл нервно смахнул со лба выступившие капли пота.
– Пора уходить отсюда, – скомандовал Жак. – Помогать в Энжеле некому. Люди мертвы уже несколько декад.
Воины быстро покинули ужасное место. Выйдя на улицу, друзья с жадностью вдыхали свежий воздух.
– Какой кошмар! – вырвалось у Белауна. – Я думал, что сойду с ума, когда увидел обезображенное лицо ребенка. Злейшему врагу не пожелаю подобной участи.
– Зато теперь мы знаем разгадку тайны, – грустно заметила Салан. – Поселок поразила страшная неизлечимая болезнь. Люди умирали целыми семьями. Эффективных лекарств у унимийцев не оказалось. Оставшиеся в живых бросили дома и обратились в бегство.
– Это серьезная ошибка, – сказал француз.