«Вот тебе и на! — мелькнуло в голове у Петра. — Ожидал ареста, а тут — посланец главы военного правительства, друг, при котором можно говорить абсолютно все! Что ж, посмотрим, что будет дальше».
— Я всегда знал, что вы далеко пойдете, Питер, — чуть подался к Петру Аджайи. — Особенно сейчас, когда русские добиваются в Африке успеха за успехом. И не удивлюсь, если вы вдруг станете советником при главе… какого-нибудь нового государства.
— Я журналист. Всего лишь журналист, — парировал Петр.
— А мой друг, мистер Блейк, тоже всего лишь инженер! — многозначительно посмотрел Аджайи на губернатора. — Это довольно забавно, ваше превосходительство, иметь столь различных друзей. Впрочем… — Он взглянул на часы. — Прошу прощенья, ваше превосходительство. Время позднее, дороги развезло, а мы обещали сегодня же вернутья в Бонди с… Вы знаете, о чем я говорю, ваше превосходительство! — Он встал, по широкому лицу его расплылась добродушная улыбка. — Еще раз извиняемся за вторжение, джентльмены… — И стал пятиться к выходу.
Маленький англичанин встал тоже. Лицо его было холодно-любезно. Он сухо поклонился хозяину дома, затем Петру — оба они уже были на ногах, — молча повернулся и вышел, опередив все еще улыбающегося Аджайи.
— До скорой встречи, джентльмены! — сказал Аджайи уже с самого порога и вдруг подмигнул — хитро и весело, как сообщникам, помогшим ему обстряпать хорошенькое дельце.
— Садитесь, дорогой Питер, — предложил губернатор, как только закрылась дверь. — Вернемся к нашему разговору… — И без всякого перехода он взял в руки зеленую папку — досье, все это время лежавшую перед ним на столике. — Здесь… — Он похлопал по зеленому картону сильной ладонью, — …собраны донесения о каждом вашем шаге с тех пор, как вы впервые переступили границу Гвиании. Управление по борьбе с коммунизмом, которым руководили земляки мистера Блейка (губернатор усмехнулся), не теряло времени даром. И чтобы доказать, что в Гвиании все изменилось, что мы считаем вас другом нашей страны… Смотрите!
Он сделал резкое движение рукой — и зеленая папка полетела в камин, прямо в самый жар разгоревшихся наконец тяжелых поленьев красного дерева.
Петр сухо произнес:
— Если вы пригласили меня лишь ради этого маленького аутодафе, то вряд ли стоило рисковать вашим прекрасным «мерседесом» — дорога от Уарри до Обоко в сезон дождей, как вы знаете, опасна. И потом, я не сделал в вашей стране ничего, что бы мне мог поставить в вину кто бы то ни было.
— Я знаю. Поэтому-то я со спокойной душой и отправил в камин эту кучу доносов и клеветы. А пригласил я вас…
Губернатор на мгновение задумался. Его тонкие сильные пальцы отстучали на столике полную гамму…
Он словно не знал, как начать разговор, потом поднял на Петра свои выразительные выпуклые глаза:
— Вы, конечно, знаете, что в моей провинции очень сильны сепаратистские настроения…
…Когда все тот же зеленый «мерседес» доставил его обратно — к подъезду «Эксельсиора», было уже около десяти часов вечера и Уарри мерцал внизу, у подножия холма, на котором стоял отель, редкой россыпью тусклых огоньков: электричества в большинстве жалких домишек подданных его величества Макензуа Второго не было.
— Добро пожаловать, сэр! Я очень рад, сэр… Мне так приятно, сэр, — бормотал управляющий, заглядывая Петру в глаза.
«Сбесились они здесь все, что ли», — с досадой подумал Петр, но вслух произнес:
— Извините, господин управляющий… Я очень устал и хочу спать.
Петр вошел в холл и растерянно остановился.
В глубоких тяжелых кожаных креслах, в тщательно продуманном беспорядке расставленных вокруг фонтана и фантастической группы деревянных скульптур, изображающих «сотворение Земли», сидела вся журналистская братия, прилетевшая вчера из Луиса. Дым от сигар, сигарет и трубок стоял слоями в два-три этажа. Судя по пустым пивным бутылкам, теснившимся на низких столиках, а то и прямо на полу у кресел, сидение в холле продолжалось довольно долго.
Сначала Петру показалось, что коллеги заняты своими разговорами, и он даже решил было незаметно проскользнуть к лифту, который уже угодливо держал для него открытым лифтер-подросток, но не тут-то было.
Разговор в холле сейчас же смолк, и все выжидающе уставились на него. Во взглядах коллег было любопытство, зависть, одобрение, враждебность и… ожидание, ожидание, ожидание…
Первым вскочил Анджей, сидевший рядом с Мартином Френдли со стаканом пива в руке.
— Приехал! — облегченно вырвалось у него и, поставив стакан на пол у ножки кресла, он шагнул навстречу Петру. — Честно говоря, я уж и не знал, что подумать, — говорил он по-русски, — боялся уже, что…
— Э, джентльмены! Так дело не пойдет! — с кряхтеньем вылез из глубины кресла Мартин Френдли. — Мы уважаем великий русский язык, но провалиться мне в преисподнюю, если, кроме вас, кто-нибудь из наших коллег… (он сделал широкий жест в сторону журналистской братии, поспешно покидающей свои насиженные места)… знает хоть несколько слов, кроме «товарыш» и «спасибо».
Петр вопросительно взглянул на Войтовича: было совершенно ясно, что от него здесь чего-то ожидают.
— Понимаешь, — быстро заговорил Войтович и не думая переходить на английский, — я молчал о твоем неожиданном отсутствии до ужина. А во время ужина… ты должен понять, о чем только я не передумал… заявил Мартину, что у меня есть основания… ну, беспокоиться за твою судьбу. Потом… мы все вместе вызвали управляющего…
— Извините, джентльмены, — Войтович перешел на английский, — я рассказываю нашему другу, как мы вместе организовали его поиски. — Все закивали, загудели. — Этот парень из «Шпигеля», Шмидт, большой грубиян! — опять перешел на русский Войтович.
Шмидт, услышав свое имя, пробормотал в сторону крепкое ругательство и демонстративно отвернулся.
— Он так тряханул управляющего, что у того сразу развязался язык. Бедняга, видно, основательно боится губернатора, но тот далеко, а немец рядом… Так мы и узнали, что тебя увезли в Обоко. Что тут поднялось! Они решили, что ты всех перехитрил и договорился о личной аудиенции, обскакал их всех… Они готовы были тебя разорвать на куски. Посмотри — и сейчас дай им только волю! И в тот момент управляющего вызвали к телефону. Через минуту он примчался веселым и объявил, что ты был гостем губернатора, уже возвращаешься и что… губернатор поручил тебе сообщить нам нечто важное…
— Надеюсь, вы не упрекнете нас в отсутствии терпения, бади!
Мартин Френдли вынул изо рта свою короткую трубку, выпустил облако дыма и положил пухлую руку на плечо Петра.
— Мистер Войтович, насколько я понимаю, сообщил вам, как мы здесь… волновались. Парни не дадут мне соврать… — Он многозначительно подмигнул Петру. — Конечно, мы все знаем о вашей давней дружбе с «Золотым львом»: губернатор ведь тоже входил в эту организацию. И конечно же, он был с вами откровенен. Так что он просил нам передать? Не томите же нас, бади!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЯТЕЖ
ГЛАВА 1
Да, Петр выполнил просьбу губернатора всего лишь одну, хотя их было… Впрочем, вторая была не просьба, вторая была… ультиматумом, срок которого истекал завтра в полдень.
И Петр ворочался без сна, не в силах не думать о том, что произошло накануне, и о том, что еще должно произойти.
Конечно, он не ожидал, что ему придется проводить нечто вроде пресс-конференции в холле отеля «Эксельсиор», выступая чуть ли не как представитель губернатора Поречья. Но матерая журналистская братия не собиралась отпускать его, не выжав всю возможную информацию, всю до последней капли.
…Губернатор был с ним цинично откровенен.
Потягивая виски и устало смежив тяжелые веки, он продолжал разговор, прерванный приходом Аджайи и маленького англичанина. Голос его был негромок и уверен, губернатор нарочно говорил почти шепотом, чтобы заставить Петра внимательнее вслушиваться в свои слова.
— Я буду с вами откровенен, Питер, — начал он, не глядя на Петра. — Откровенен потому, что знаю: о нашем разговоре никому известно не станет…