— Готов, — будничным тоном, как ни в чем не бывало сказал Грилло. — Схожу проверить, босс?
— Возьми документы, — бросил ему вслед молчавший до сих пор Браун. — Хорошие документы всегда в цене!
У самого Брауна имелось при себе шесть паспортов.
— Двадцать восемь пуль! — похвастался Грилло, вернувшись. — Как в тире, все в яблочко…
А Дювалье уже шел к расстрелянному с фотоаппаратом. Командосы Сэмми наблюдали все это, не смея вмешаться в кровавые счеты «белых великанов».
…А потом было отступление. Жак отвел Кодо-2 к Обури, не дождавшись подхода Гуссенса и Кэннона. И только в Обури, разграбленном, сожженном городке, улицы которого были завалены трупами его жителей, Дювалье отдал Петру его камеру… без кассеты.
ГЛАВА 2
Эбахон опоздал на полтора часа. Он вошел в холл усталый, в пропыленной, пахнущей потом и гарью форме командоса, на ходу снимая ремень автомата, перекинутого за широкую спину.
— Завтракали? — спросил он Петра чуть ли не с порога, не успев даже поздороваться. И сейчас же обернулся к двери: — Адъютант! Завтрак! — Потом к Петру: — Извините, Питер. Я с юго-восточного фронта. От Кэннона.
Он выдержал паузу, пристально глядя прямо в лицо Петра, словно ожидая его реакции на имя Кэннона, потом усмехнулся:
— Своими фотографиями вы кончили этого человека.
— Это не мои фотографии, — спокойно возразил Петр.
— Да? — удивился Эбахон и, подумав немного, вздохнул: — Конечно же, не ваши. Я должен был об этом догадаться сам. Судя по тому, что говорит о них Би-би-си, надо быть отъявленным мерзавцем и хладнокровным садистом, чтобы снимать с таким смаком преступление. Впрочем, мы с вами еще об этом поговорим… Я только умоюсь и переоденусь…
И, махнув рукою, он легко взбежал наверх по скрипучей лестнице.
Хмурый адъютант вошел с подносом и молча поставил его на столик перед Петром: кофейник, молочник, две чашки, сахарница. Тосты были чуть теплые, в розетках лежало по крошечному кусочку местного масла, желтого, рассыпчатого. Там же по квадратику густого яблочного джема.
Адъютант так же молча удалился, а Петру пришлось подождать еще минут десять, пока в холл спустился Эбахон в легком зеленом «сафари» — куртке с короткими рукавами и с накладными карманами.
— Завтракать! Сначала завтракать! — весело крикнул он, присаживаясь к столику и хватая кофейник: — Вам с молоком или без?
Кофе был местный, качества невысокого, да еще и плохо поджарен.
— Извините за бедность, — сказал Эбахон, коснувшись толстых, лоснящихся губ белоснежной салфеткой. — В эти трудные для моего народа дни я должен жить как все.
Он отложил салфетку:
— Из-за этого садиста Кэннона английские власти задержали грузы для нашей страны. Продовольствие, медикаменты! А ведь все это куплено на мои собственные деньги, я распорядился снять для этого не один миллион фунтов с моего счета в Швейцарии.
— Но, если это только продовольствие и медикаменты, — недоверчиво протянул Петр, — то…
— Вы не знаете англичан, дорогой Питер! — с жаром возразил ему Эбахон. — Эгоисты и снобы! Сами они могут убивать тысячи африканцев, малайцев или ирландцев, но стоит только прихлопнуть десяток их соотечественников, пусть даже самых отъявленных подонков, поднимают шум на весь мир. — Он наклонился к Петру и доверительно понизил голос: — Честно говоря, я на их месте был бы благодарен Кэннону — избавил Британские острова от десятка потенциальных убийц. Но они… Вчера вечером премьер-министр был вынужден отвечать в палате общин на запрос по этому поводу. Обещал создать специальную комиссию для расследования дела о вербовке наемников. — Эбахон тихо рассмеялся. — Но англичане верны своей натуре. В палате уже готовы и рекомендации: с одной стороны, запретить деятельность вербовщиков, а с другой — отменить закон 1870 года, запрещающий британским подданным вступать в иностранную армию. Это, мол, ущемление свободы и прав человека. Хотите еще кофе?
Он взялся за кофейник, но Петр отрицательно покачал головою. Эбахон поставил кофейник на место и отодвинул поднос. С минуту он молчал, словно собираясь с мыслями, потом поднял взгляд на Петра:
— Вы, вероятно, догадываетесь, зачем я пригласил вас?
— Предполагаю. Эбахон глубоко вздохнул:
— Честно говоря, дела у нас неважны. Ладно, я не спрашиваю, как ваш друг Войтович очутился за Бамуангой, кто помог ему бежать и откуда у него самые конфиденциальные сведения. Конечно, его статьи несколько подмочили мою репутацию, но, с другой стороны, даже помогли: раз красные меня ругают, значит, для Запада я фигура вполне подходящая, подлинный защитник свободного мира. Но затем кто-то… — Он поспешно поднял руку, словно прося Петра не перебивать его. — …кто-то поссорил меня с Англией. Ведь пересылка во французские газеты этих омерзительных фотографий просто-напросто политический шантаж!
(Петр вспомнил, как возбужденно щелкал Дювалье затвором фотокамеры. Так вот, значит, для чего понадобились «человеку Фоккара» эти снимки! Теперь, когда у Эбахона натянутые отношения с Лондоном, следует ждать эмиссаров ЭФРАП, нефтяной монополии французов! Ловкая подножка конкуренту!)
— Сейчас сюда приедет Блейк, — стал серьезным Эбахон. — И нужно мне… вы видите, я играю с вами в открытую… чтобы он решил, что я, покинутый Лондоном, опять смотрю в сторону Москвы. Кстати, вы не забыли песенку о десяти маленьких негритятах?
Петр закусил губу: значит, опять угроза!
— Воспринимайте это проще, дорогой Петр! — Голос Эбахона стал вкрадчив. — Вам не придется поступать против вашей совести. Видите, я прекрасно понимаю, что вы обо мне думаете! Вам нужно будет только глубокомысленно молчать и слушать.
С мрачным видом. В сущности, у вас нет выбора. Так да или нет?
Петр потянулся за кофейником.
— Вот и отлично! — заулыбался Эбахон. Он посмотрел на свои часы: — Ровно восемь. Сейчас здесь должен появиться мистер Блейк. Англичане любят точность. — Эбахон понизил голос: — Клянусь, Питер, я разыгрываю вашу карту в последний раз!
— Мистер Блейк! — доложил адъютант.
Маленький англичанин буквально выскользнул из-за его спины. Его цепкий взгляд разом охватил всю картину: Эбахон и Петр уютно устроились в креслах у камина, завтракая вместе…
— Хэлло! — добродушно приветствовал англичанина Эбахон, не вставая с места. — Позавтракаете с нами, мистер Блейк?
Он сделал приглашающий жест:
— С мистером Николаевым вы, конечно, знакомы. Между прочим, он давний друг полковника Френчи, того самого, который чуть было не взял Луис…
— И расстрелял это чудовище Сэмми, то есть Грэма Стара! — в тон хозяину продолжил гость, направляясь к столику. — Что ж, от кофе я бы не отказался.
Блейк налил себе полную чашку и сделал маленький глоток — без сахара, без молока.
— Итак, я покидаю Поречье, — сказал он с грустью. — И пришел выразить вам, ваше превосходительство, самые лучшие чувства, которые всю жизнь будут охватывать меня при воспоминании о днях, проведенных на земле идонго. Но компания требует моего возвращения в Данди. — В голосе англичанина появился металл. — Бизнес есть бизнес, ваше превосходительство. Нам приходится иметь дело с теми, кто контролирует нефтяные месторождения. Федеральное правительство Гвиании, конечно, раздражено нашим денежным… подарком народу идонго. Но, в конце концов, это был лишь акт гуманности — помощь жертвам погрома, беженцам, хлынувшим в Поречье. — Он бросил быстрый взгляд на Петра и продолжал: — У нашей компании солидная деловая репутация. Весь мир знает, что нас интересует бизнес, а не политика.
Петр усмехнулся.
— Но, уезжая, я не говорю «прощай», ваше превосходительство, — многозначительно продолжал Блейк. — Я говорю «до встречи», ибо наши сердца и души остаются открытыми для сотрудничества с…
— Бежите, как крысы с тонущего корабля! — перебил его Эбахон. — И даже задержали мои, мои собственные грузы в Лондоне. Хороши же ваши свободы, черт побери!