— У меня их отобрали. — Говоря это, он улыбнулся.
— Почему?
— Я пытался задавить того парня. Мне не удалось, но коп увидел, как я заехал на тротуар, и они остановили меня за неосторожное вождение и сопротивление офицеру и еще за пару вещей. Так что они отобрали водительские права.
— Ты пытался его задавить? — Я не был уверен, серьезно ли говорит Джордж или подшучивает надо мной. Его широкое лицо снова приняло привычно сонное выражение.
— Я не заметил копа. — Он отвернулся и стал смотреть в окно, потом сказал:
— Мне нравится этот город. Я хотел бы когда-нибудь поселиться в маленьком городке.
— Думаю, это неплохо.
Он снова поглядел на меня с сонной улыбкой большого пса.
— Только не для тебя, — сказал он. — Не для тебя, дружок. Ты мальчик из большого города. Ты собираешься работать в нашем профсоюзе?
— Я еще не решил.
— Из тебя выйдет хороший работник, — сказал он. — Что ты собираешься делать с Килли?
— С Уолтером? — Я замолчал, пока парковался перед закусочной. — Ничего, — ответил я. — Что ты имеешь в виду?
— Я полагал, что ты должен ему устроить что-то вроде того, что ты сделал вчера с этой девушкой, — сказал он.
— С Сондрой? За что?
— Да, с этой, в типографии.
— Джордж, я не понимаю, о чем ты говоришь. Он пожал плечами и вылез из машины.
— Раньше я ошибался, — сказал он. — Пошли есть, дружок.
Мы ели, и Джордж рассказывал мне о своей работе партнером для тренировок в боксе в разряде тяжеловесов-претендентов. Он никогда не был спарринг-партнером для чемпионов, только для претендентов. Я раза два спрашивал у него, о чем он говорил в машине, но он уклонялся от ответа и продолжал изображать из себя благодушного и глуповатого, дружелюбного парня, напичканного анекдотами. Он изображал еврейского боксерского импресарио из Детройта в трехстороннем споре с негром — спарринг-партнером из Луизианы и итальянским профессиональным игроком из Бронкса, говоря при этом на идише, и это было на самом деле замечательно. Но на мой вопрос он так и не ответил.
Когда мы вернулись в мотель, Уолтер был уже там и выглядел прямо-таки сошедшим с рекламы "Мальборо". На нем был темно-серый костюм и дорогая белая рубашка с пуговичками на воротнике и узким черным галстуком. Великолепно сшитый костюм и строгий галстук скрадывали его фигуру полузащитника, он выглядел более стройным, но таким же здоровым и сильным, как всегда. Он сидел в удобном кресле, отдохнувший и улыбающийся. Его пиджак был расстегнут, он вытянул вперед ноги, скрестив их, а правый локоть покоился на подлокотнике, и в этой руке он держал сигарету. Ну просто просится на очередной рекламный щит "Мальборо", но, к сожалению, он курил "Ньюпорт".
— Привет, Пол, — сказал он улыбаясь. — Ты, оказывается, соня.
— Ну. Как все прошло?
— Успешно, словно по волшебству. Когда тебя осеняет, Пол, это просто восхитительно.
Джордж что-то сказал по поводу процесса пищеварения и улегся на ближайшей кровати.
— Он согласился? — сказал я.
— Конечно, куда ему было деваться! Флетчер делал с ним все, что хотел. Флейш блефовал изо всех сил, но всякий раз Флетчер одерживал победу.
Я сел по-турецки на другую кровать.
— Расскажи мне, как это было, — попросил я. Он был моей просьбе только рад. Ведь он сидел здесь — я был в этом уверен, — чтобы рассказать мне обо всем. В этом проявлялось врожденное обаяние Уолтера, в отличие от искусственно-фальшивого, которое он напускал на себя, разыгрывая бизнесмена. И в этом его желании скорее все мне рассказать было что-то от детской наивности. Он, конечно, не прыгал вокруг меня, как снедаемый нетерпением ребенок, но все равно, разница была лишь во внешнем проявлении. Его нетерпение было мне совершенно понятно.
Уолтеру было присуще множество противоречий подобного рода. Нет, не то. Я не хочу сказать, что Уолтер был соткан из противоречий, это мое представление о нем было весьма противоречивым. Он представлялся мне этаким здоровым крепышом, и в то же самое время в его присутствии я ощущал себя ребенком. И хотя я смотрел на него снизу вверх, считал его более мудрым и опытным, чем я, в то же время я чувствовал себя порой более искушенным, чем Уолтер. Это слово странное и не вполне точное, но оно лучше всего соответствует моему ощущению.
Все эти противоречия заключались не в нем — он ни в коей мере не был непонятной или очень уж сложной личностью, — но во мне, в моем представлении о нем, и мое признание этого факта было одним из этих противоречий.
Во всяком случае, он рассказал мне, как все было.