– У Северной заставы?
– Вот именно. Менять маршрут не было смысла, потому что кортеж рисковал нарваться на резервные бомбы, которые мы, кстати, пока не смогли обнаружить. И мы решили принять другие контрмеры двоякого рода.
У Мартина Бека пересохло во рту, и он повернулся к Гюнвальду Ларссону, который продолжил:
– После покушения пятого июня я пришел к двум выводам. Во-первых, что бомбы нельзя запеленговать или обнаружить миноискателями. Однако важнее был тот факт, что подрывник находился далеко от места взрыва, за пределами видимости, и у него не было помощника, который сообщил бы ему по радио, где находится в данный момент бронированная машина. Откуда же он знал, когда надо подрывать бомбу? Очень просто. Он слушал радиовещание, которое одновременно с телевидением передавало прямой репортаж о встрече президента и следовании кортежа от аэродрома к дворцу. Дополнительные сведения он получал на полицейской волне. Таким образом, он собственными глазами видел, где находится кортеж, да еще слышал по радио.
Гюнвальд Ларссон прокашлялся, но Мартин Бек явно решил передохнуть еще немного.
– Исходя из этих~ м-м-м~ гипотез, мы и приняли ряд мер. Первым делом провели длительную и непростую беседу с директором телерадио, и в конце концов он согласился давать не прямой репортаж, а с задержкой на пятнадцать минут. Так что на самом деле по всем каналам передавалась запись. На переговоры пригласили технических сотрудников, они сперва встали на дыбы, но потом все же уступили. Поговорили мы и с комментаторами, которым было поручено вести репортаж. Они сказали, что для них это не играет никакой роли.
Здесь наконец вступил Мартин Бек.
– Всем этим людям было предписано хранить в тайне нашу договоренность. Что до полицейской волны, то я переговорил с полицеймейстером Стокгольма и начальниками полиции прилегающих районов. Кое-кто из них артачился, но под конец все согласились.
Гюнвальд Ларссон перебил:
– Самую трудную задачу мы доверили Эйнару Рённу. В это время дня у Северной заставы оживленное движение, надо было быстро очистить весь участок и в то же время сделать все возможное, чтобы умерить действие самой бомбы и последующего, гораздо более опасного взрыва газа.
Гюнвальд Ларссон сделал короткую паузу и закончил:
– Дело отнюдь не простое, ведь нужно было уложиться в пятнадцать минут. В распоряжении Рённа на Даннемурагатан находилось тридцать сотрудников, половина женщины. Кроме того, ему придали две радиомашины, две пожарные машины и грузовики с песком, матами и огнеупорным изоляционным материалом.
– Никто не пострадал?
– Никто.
– Разрушения были?
– Несколько окон разбилось. И понятно, газовый коллектор пострадал. На ремонт уйдет какое-то время.
– Молодец этот Рённ, – сказал начальник ЦПУ. – Что он сейчас делает?
– Спит дома у себя, надо думать, – ответил Гюнвальд Ларссон.
– Почему премьер-министр пересел в другую машину без нашего ведома? – вмешался Мальм.
– Ты и этого не знаешь? – сказал Гюнвальд Ларссон.
– Я наблюдал за происходившим с вертолета, – сухо отозвался Мальм.
– Ух ты.
– Просто мы хотели, чтобы он и сенатор порознь проехали через критическую точку, – объяснил Мартин Бек.
Мальм ничего не ответил. Гюнвальд Ларссон посмотрел на свои часы и сказал:
– Через тридцать три минуты начинается церемония в Риддархольмской церкви. Вообще-то это Мёллера забота, но мне хотелось бы быть поблизости.
– Кстати об Эрике Мёллере, – вступил начальник ЦПУ. – Кто-нибудь из вас его видел?
– Нет, – ответил Мартин Бек. – Но мы его искали.
– Зачем?
– Есть одно специальное дело, – сказал Гюнвальд Ларссон.
– Как вы расцениваете вероятность новых взрывов? – спросил начальник ЦПУ.
– Как весьма незначительную, – ответил Мартин Бек. – Но мы продолжаем наблюдение с использованием всех наличных сил.
– Можно сказать, что нами пройден первый этап, – вставил Гюнвальд Ларссон. – Второй может оказаться куда труднее.
– Что ты подразумеваешь? – спросил Мальм. Он явно стремился обеспечить надежную связь.
– Поимку этих господ террористов, – сказал Гюнвальд Ларссон.
XXIII
Венок был поистине исполинский.
Самый большой венок, какой Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон когда-либо видели, и, вероятно, самый безвкусный.
Цветовое сочетание, при всей очевидности замысла, вызывало несколько неожиданную ассоциацию. Издали вся конструкция напоминала раскрашенный неким полоумным юнгой огромный спасательный круг.
Венок состоял из четырех перемежающихся секций, две из белых, красных и синих, или, скорее, бирюзовых, гвоздик, две из васильков и желтых ромашек. На стыках этих символов американского и шведского флагов цветы перемешивались и сочетались с пучками привядших зеленых листьев. Внутренний обод венка был окаймлен посеребренными веточками сосны; вдоль внешнего обода тянулись искусно переплетенные позолоченные лавровые листья.
Мастера обеих фирм, которым было поручено сие творение, несомненно, потрудились на совесть, их никак нельзя было корить за диковинную композицию, во всех деталях разработанную самим высоким гостем.