– Я обязан заявить об этом. Это грубейший служебный проступок, я заявлю парламентскому комиссару. Скандальный проступок.
– Заткнись, – ответил Эрик Мёллер.
Рикард Улльхольм еще больше побагровел и повернулся к Кристианссону, который неколебимо стоял на своем посту.
– Я заявлю о твоем служебном проступке. На всех вас заявлю парламентскому комиссару.
– Я ничего не сделал, – возразил Кристианссон.
– Вот именно! – вскричал Улльхольм. – Об этом-то я и заявлю.
Мартин Бек повернулся к Улльхольму:
– Ну что ты тут разорался. Займись делом. Скажи людям, чтобы отошли подальше. И ты тоже, Кристианссон.
Подойдя к Эрику Мёллеру, он сказал:
– Придется тебе разбираться тут. Я повезу девушку в уголовку.
Эрику Мёллеру удалось потеснить толпу, окружившую труп премьер-министра.
Убитый глава правительства лежал на спине на мокрой от дождя паперти. У его ног красовался гротескный венок; по другую сторону венка стоял долговязый сенатор с выражением озабоченности на загорелом лице. Его телохранитель по-прежнему держал в руке свой ковбойский кольт.
Со стороны Риддархюсской площади донесся вой сирен.
Мартин Бек сунул в карман блестящий револьверик и пошел к машине, где уже сидел Гюнвальд Ларссон с Ребеккой Линд.
XXIV
Ситуация была отнюдь не новой для Мартина Бека.
Он – за письменным столом, на стуле перед ним – человек, совершивший убийство.
Знакомая ситуация, обычная в его работе.
Куда менее обычно то, что к допросу можно приступать менее чем через час после того, как было совершено преступление, что он сам и целый ряд других сотрудников полиции были свидетелями убийства, что преступником была девушка восемнадцати лет и что вопросы как, где и когда отпадали, оставалось только выяснить почему.
За многие годы службы в полиции он видел убийц и убитых разного ранга, из всех слоев общества, но никогда еще жертвой расследуемого им убийства не было такое высокопоставленное лицо, как глава правительства страны.
Кроме того, он не мог припомнить, чтобы ему приходилось иметь дело с таким оружием, какое теперь поблескивало перед ним на бюваре.
Рядом с никелированным револьвериком лежала старая, потертая коробочка из светло-зеленого картона с неразборчивым текстом на ярлыке. В этой коробочке прежде хранилась пуля, пронзившая затем мозг премьер-министра; девушка достала ее из своей сумки и отдала ему еще в машине по дороге в полицейское управление.
Гюнвальд Ларссон не стал задерживаться в кабинете. Он понимал, что этот разговор Мартин Бек лучше всего проведет один, и оставил его наедине с Ребеккой.
И вот она перед ним, вся подобралась, пальцы рук сплетены на коленях, по-детски круглое лицо – бледное и напряженное. На его вопрос, хочет ли она есть, пить, курить, Ребекка отрицательно покачала головой.
– Я тут искал тебя недавно, – сказал Мартин Бек. Она удивленно посмотрела на него, потом спросила:
– Зачем это?
– Спросил твой адрес у адвоката Роксена, но он не знал, где ты живешь. После суда летом я иногда спрашивал себя, что с тобой сталось, догадывался, что тебе несладко приходится. Что ты, наверно, нуждаешься в помощи.
Ребекка пожала плечами.
– Верно, – сказала она. – Да только теперь все равно уже поздно.
Мартин Бек готов был пожалеть о своих словах. Она права. Поздно, и от того, что он только собирался помочь Ребекке, ей теперь вряд ли легче.
– И где же ты живешь сейчас, Ребекка? – спросил он.
– Последнюю неделю жила у подруги. Ее муж уехал на месяц, и она пустила нас с Камиллой к себе, пока он не вернется.
– Камилла там сейчас?
Она кивнула.
– Как вы думаете, можно ей там остаться? – робко спросила она. – Хотя бы на время. Моя подруга охотно за ней присмотрит.
– Как-нибудь уладим, – ответил Мартин Бек. – Хочешь позвонить туда?
– Не сейчас. Попозже, если можно.
– Конечно. И ты вправе прибегнуть к помощи адвоката. Наверно, выберешь Роксена?
Ребекка снова кивнула.
– А я больше никого и не знаю. И он для меня столько сделал. Но у меня нет номера его телефона.
– Хочешь, чтобы он приехал сюда немедленно?
– Не знаю. Вы скажите мне, как поступить. Я ведь не знаю, что и как положено.
Мартин Бек поднял трубку и попросил дежурную разыскать Роксена.
– Он помог мне написать письмо, – сказала Ребекка.
– Знаю, – ответил Мартин Бек. – Я видел копию в его конторе позавчера. Надеюсь, ты не против.
– Против чего?
– Что я прочел твое письмо.
– Нет, почему же мне быть против. Значит, вы и про ответ знаете?
Она сумрачно поглядела на Мартина Бека.
– Да. Не очень-то ободряющий ответ. И что же ты сделала, когда его получила?
Ребекка пожала плечами, посмотрела на свои руки. Посидела молча, потом сказала:
– Ничего. Я не знала, что делать. Больше ведь не к кому было обратиться. Я думала, главный руководитель страны что-нибудь сделает, но ему было наплевать и~ – Она безнадежно развела руками и продолжала почти шепотом: – Теперь это не играет никакой роли. Теперь уже все.
Она выглядела такой маленькой, одинокой, покинутой, что Мартину Беку захотелось подойти и погладить ее блестящие волосы или взять ее на руки и пожалеть. Он спросил:
– Где ты жила всю осень? Пока не устроилась у подруги?
– Где попало. Одно время мы жили на даче в Ваксхольме. Один мой приятель пустил нас туда, пока его родители ездили за границу. Потом, когда они вернулись, он сказал, что поживет у своей девушки, а нам уступил свою комнату. Но через несколько дней его хозяйка стала ругаться, пришлось нам опять уходить. Так и жили у разных друзей.
– Ты не обращалась в социальное бюро? Может быть, они помогли бы тебе с жильем.