Ребекка покачала головой.
– Не думаю. Они бы только напустили на меня детский надзор, и у меня отняли бы Камиллу. Мне кажется, в этой стране ни на какие власти нельзя положиться. Им плевать на простых людей, не знаменитых и не богатых, а то, что они называют помощью, по-моему, совсем не помощь. Сплошной обман.
Ее голос был полон горечи, и Мартин Бек понимал, что возражать не стоит. Да и с какой стати? В основном она права.
– М-м-м, – промычал он.
Зазвонил телефон. Дежурная сообщила, что ей не удалось найти Роксена ни в конторе, ни в суде. Домашний телефон в справочнике не указан.
Видимо, Рокотун жил там же, где помещалась его контора, и не завел второго телефона. Или же у него секретный номер. Мартин Бек попросил дежурную продолжать поиски.
– Не так уж важно, если вы не найдете его, – сказала Ребекка, когда он положил трубку. – Все равно на этот раз он мне не поможет.
– Не скажи, – ответил Мартин Бек. – Ты не спеши отчаиваться, Ребекка. Как бы то ни было, тебе необходим защитник, а Роксен хороший адвокат. Лучший, какого ты можешь получить. А пока со мной поговоришь. Можно попросить тебя, чтобы ты рассказала, что произошло?
– Вы же знаете, что произошло.
– Я подразумеваю то, что произошло до этого. Ты ведь не сегодня это задумала.
– Убить его, что ли?
– Ну да.
Ребекка некоторое время молча глядела себе под ноги. Потом подняла на Мартина Бека глаза, полные такого отчаяния, что он приготовился: сейчас заплачет.
– Джим умер, – глухо произнесла она.
– Как~ – Мартин Бек осекся.
Ребекка нагнулась за сумкой, стоявшей на полу рядом со стулом, и принялась рыться в ней. Он достал из кармана пиджака чистый, хотя и несколько мятый носовой платок и протянул ей через стол. Она посмотрела на него сухими глазами и покачала головой. Он убрал платок обратно в карман и стал ждать, пока она найдет то, что искала в сумке.
– Он покончил с собой, – сказала Ребекка, кладя на стол перед ним конверт авиапочты с сине-бело-красной каймой. – Можете прочесть письмо от его матери.
Мартин Бек вынул из конверта шуршащий тонкий листок. Письмо было написано на машинке, тон – сухой и деловитый; из текста вовсе не видно, чтобы мать Джима сочувствовала Ребекке или скорбела о смерти сына. Вообще, письмо было свободно от каких-либо эмоций и потому казалось особенно жестоким.
Джим умер в тюрьме двадцать второго октября, сообщала мать. Сделал из одеяла веревку, привязал за верхнюю койку и повесился. Насколько было известно матери, он не оставил никаких объяснений, извинений или прощальных записок, адресованных родителям, Ребекке или кому-либо другому. Она решила известить Ребекку, поскольку знала, что та беспокоится за Джима и растит дитя, отцом которого считает его. Теперь Ребекке нечего больше ждать известий от Джима. В заключение миссис Косгрейв писала, что обстоятельства смерти Джима – судя по всему, не сама смерть, а именно ее обстоятельства – явились тяжелым потрясением для отца и еще больше усугубили его болезнь. Подпись: Грейс У. Косгрейв.
Мартин Бек сложил листок и сунул его обратно в конверт. Дата отправления на штемпеле – одиннадцатое ноября.
– Когда ты его получила? – спросил он.
– Вчера утром, – ответила Ребекка. – У нее был только адрес моих друзей, у которых я жила летом, так что оно пролежало у них несколько дней, прежде чем они нашли меня.
– Не очень-то ласковое письмо.
– Да уж.
Ребекка молча смотрела на лежавший на столе конверт.
– Не думала я, что мать Джима такая, – продолжала она. – Такая бессердечная. Джим часто вспоминал родителей, и мне казалось, что он их очень любит. Но, может быть, он больше любил отца. – Она снова пожала плечами и добавила: – Вообще-то не все родители любят своих детей.
Мартин Бек понимал, что она намекает на собственных родителей, но часть укора принял на свой счет. У него самого не ладились отношения с сыном, Рольфом, которому шел двадцатый год. Лишь после развода, а вернее, уже после знакомства с Реей, которая научила его не бояться быть честным не только с другими, но и с собой, он решился признаться себе, что просто не любит Рольфа. Глядя теперь на суровое, ожесточенное лицо Ребекки, он спрашивал себя, как отражается на душе парня отсутствие отцовской любви.
Мартин Бек прогнал мысли о Рольфе и спросил Ребекку:
– Значит, ты тогда и решилась? Когда письмо получила? Она помешкала с ответом. Мартин Бек чувствовал, что ее тормозит скорее стремление к искренности, чем неуверенность. Он уже составил себе определенное впечатление о Ребекке.
– Да, – произнесла она наконец. – Тогда и решилась.
– Откуда ты взяла револьвер?
– Он у меня давно. Я его получила года два назад, когда умерла мамина тетя. Она любила меня, в детстве я часто у нее бывала, и, когда она умерла, мне по наследству достались разные вещи, которыми я играла у нее. В том числе и этот револьвер. Но я не вспоминала о нем до вчерашнего дня и даже не знала, что у меня есть к нему патроны. Я столько переезжала, и он все время лежал в чемодане.
– Тебе приходилось стрелять из него раньше?
– Нет, никогда. Я даже не была уверена, что он в исправности. Он, наверно, очень старинный.
– Старинный, – подтвердил Мартин Бек. – Ему не меньше восьмидесяти лет.
Мартин Бек не увлекался оружием и знал о нем только самое необходимое. Будь здесь Колльберг, он мог бы рассказать, что револьвер – фирмы "Харрингтон энд Ричардсон", тридцать второго калибра, образца 1885 года. Патрон "Ремингтон", 1905 года, свинцовая пуля без оболочки, латунная гильза с малым вышибным зарядом.
– Как же ты ухитрилась так спрятаться, что тебя не обнаружили? Ведь полиция оцепила весь остров и проверяла каждого, кто туда шел.