– Я знала, что премьер-министр будет в кор~ корт~ забыла, как это называется~
– Кортеж, – подсказал Мартин Бек. – Торжественное шествие, а в данном случае – колонна автомашин.
– Ну, в общем, вместе с этим американцем. Прочла в газете, куда они поедут, что будут делать, и решила, что церковь подходит лучше всего. Пришла туда вчера вечером и спряталась. И ждала всю ночь и день. Там нетрудно спрятаться, и у меня была с собой простокваша на случай, если проголодаюсь или захочу пить. В церковь заходили люди, наверно полицейские, но они меня не заметили.
Команда обалдуев, подумал Мартин Бек. Где им было ее заметить.
– И это все, что ты ела целые сутки? Может быть, все-таки поешь?
– Нет, спасибо. Мне не хочется есть. Мне ведь совсем немного надо. Большинство людей у нас едят слишком много. Да у меня есть в сумке кунжут и финики.
– Ну смотри, скажешь сама, когда еще чего-нибудь захочешь.
– Спасибо, – вежливо произнесла Ребекка.
– Наверно, тебе и спать-то не пришлось как следует эти сутки.
– Не пришлось. Ночью в церкви я немного поспала. Не больше часа. Очень уж холодно было.
– Нам не обязательно долго говорить сегодня, – сказал Мартин Бек. – Можем продолжить завтра, когда ты отдохнешь. Если хочешь, тебе дадут снотворного.
– Я не принимаю никаких таблеток, – ответила Ребекка.
– Наверно, тебе там в церкви было тоскливо. Что ты делала, пока ждала?
– Думала. Все больше о Джиме. Никак не привыкну к мысли, что он мертв. Хотя вообще-то я знала, что он не вынесет тюрьмы. Ему всегда становилось не по себе в закрытом помещении.
Помолчав, она продолжала с негодованием:
– Это ужасное, унизительное, бесчеловечное наказание. Как это можно, чтобы одни люди сажали других людей в тюрьму? У каждого есть право на жизнь и свободу.
– В обществе нельзя без законов, – объяснил Мартин Бек. – И законы необходимо соблюдать.
– Может быть. Ну а те, что законы выдумывают, – они так уж лучше и умнее других? Что-то мне не верится. Вот ведь Джима взяли и обманули. Он ничего дурного не сделал. Ничегошеньки. А его все равно наказали. С таким же успехом могли приговорить его к смерти.
– Джиму вынесли приговор по законам его страны~
– Ему вынесли приговор здесь, – перебила Ребекка, наклоняясь вперед. – Когда уговорили ехать домой и заверили, что он не будет наказан, тогда и вынесли приговор. И не убеждайте меня, что это не так, я вам все равно не поверю.
Мартин Бек и не стал ее ни в чем убеждать. Ребекка снова откинулась на спинку стула и убрала рукой прядь волос, упавшую на щеку. Он ждал, что она скажет дальше, не хотел перебивать ход ее мыслей вопросами или назидательными замечаниями. Немного погодя она снова заговорила:
– Я сказала, что решилась убить премьер-министра, когда узнала о смерти Джима. Это в самом деле так, но вообще-то я, наверно, подумывала об этом раньше. Теперь уже и не знаю точно.
– Но ведь ты говоришь, что только вчера вспомнила про револьвер?
Ребекка наморщила лоб:
– Правильно. Только вчера вспомнила.
– Если бы ты раньше надумала застрелить его, то и про револьвер, наверно, вспомнила бы раньше.
Она кивнула.
– Пожалуй. Не знаю. Я знаю только, что теперь, когда Джим умер, остальное не играет роли. Мне все равно, что будет со мной. У меня во всем мире есть только Камилла. Я ее люблю, но что я могу ей дать, кроме любви? Если ей суждено вырасти и жить в этом обществе, очевидно, надо приноравливаться к такой жизни. Я не могу научить ее этому. Я говорила себе, что она будет счастливее, если сумеет приспособиться к правилам, взглядам и законам, которые действуют в этой стране. Вообще я никогда не воображала, что ребенок принадлежит матери оттого, что она его родила. Хорошо бы, она оказалась достаточно сильной, чтобы самой определиться в жизни, когда станет постарше. – Ребекка поглядела с вызовом на Мартина Бека и добавила: – Вы, конечно, считаете, что все это безответственное ребячество, но я об этом очень много думала, правда.
– А я и не сомневаюсь. И ничего безответственного или ребяческого в тебе нет. Напротив. У тебя больше чувства ответственности, чем у большинства твоих сверстниц. К тому же ты правдива, а это тоже довольно необычно.
– Верно, – сказала Ребекка. – Все врут. Ужасно жить в таком мире, где люди врут друг другу. И думают, что так надо, чтобы устроиться в жизни. Да и разве может быть иначе, если даже те, кто всем заправляет и предписывает остальным, что делать и чего не делать, врут пуще всех. Как это можно, чтобы жулик и обманщик заправлял целой страной. Иначе его ведь не назовешь. Подлый обманщик. Я вовсе не рассчитываю, что руководитель, который его сменит, будет лучше, не такая я дура, но мне хотелось показать всем тем, кто нами правит и распоряжается, что нельзя без конца обманывать людей. Мне кажется, очень многие отлично понимают, что им морочат голову, но большинство слишком трусливы или равнодушны, чтобы рот открыть. Да и что толку протестовать или жаловаться, правителям-то наплевать. Им нет дела до простых людей, они только своей важной персоной заняты. Вот почему я его застрелила. Может, испугаются и поймут, что люди не такие уж тупые, как им представляется. Им плевать, если кто-то нуждается в помощи, плевать, если кто-то жалуется и шумит, оттого что не получает помощи, но на свою-то жизнь им не плевать. Но я~
Телефонный звонок перебил ее. Мартин Бек пожалел, что не предупредил, чтобы его пока ни с кем не соединяли. Наверно, Ребекка не часто бывала такая словоохотливая; когда он видел ее в прошлый раз, она показалась ему застенчивой и молчаливой.
Он взял трубку. Дежурная сообщила, что поиски адвоката Роксена продолжаются, но пока безуспешно.