Еще произошло (верней, проявилось) родовое посвящение в дело, возможно, главное, — от моей мамы.
После 50 лет у нее начались выпадения памяти. Сначала медленно, потом все быстрее память принялась таять, стираться вместе с ориентировкой, затем интеллектом, затем личностью… Болезнь Альцгеимера. Все стадии неотвратимого исчезновения маминой психики мы с папой пережили у себя дома.
(Вероятнее, это был не Альцгеймер. Когда мама была ребенком, ей облучили голову рентгеном — так тогда лечили стригущий лишай. Волосы в 15 лет поседели.)
За время маминой болезни я стал знаменитым психотерапевтом, популярным писателем. И ничем, ничем, кроме ласки и музыки (мама ее глубоко чувствовала, любила мою игру и пела даже после утраты речи), не мог ей помогать уходить полегче…
Она отдала всю свою память мне.
Игра с жизнью
гипноз лечебный классический
(эскиз к портрету доктора Черняховского)
Но кто ж он? На какой арене
Стяжал он поздний опыт свой?
С кем прохпекли его боренья?
С самим собой, с самим собой.
Пастернак
Этот человек уже покинул земной мир. То, что я о нем сейчас расскажу — не развернутое воспоминание, а лишь беглая выборка, несколько малосвязных строк из книги его таинственной жизни, еще слишком близкой к нам, остающимся пока тут, слишком еще живой, чтобы можно было что-то итожить…
Прокручу стрелку времени снова назад — к четвертому курсу, когда я определился в специализации. Тогда по неведению я еще не проводил грани между психиатрией и психотерапией (и то, и другое буквально означает "душелечение"), а уже сознательно не провожу и сейчас, хотя жизнь их, увы, разделяет.
На занятии психиатрического кружка знакомлюсь с одним студентом нашего института.
Давид Черняховский приехал из Киева — покорять Москву. В группе наших кружковцев он единственный к тому времени имел практику самостоятельного врачевания и был вхож в кафедральную клинику, в закрытую среду врачей-психиатров. Имел репутацию — нет, уже славу — потрясающего гипнотизера. Ходили слушки, что пользует важных секретных персон.
(Таким я видел Давида. Набросок по памяти — ВЛ.)
Нам, студентикам, непонятно было, как он все это успел и вообще — откуда взялся?.. Печать посвященности, отблеск избранности… Уже к 15 годам Давид умудрился прочесть все, что можно было тогда прочитать о гипнозе и психотерапии. С шестнадцати неофициально вел пациентов. Держался так, чтобы мы могли почувствовать, что он мэтр: вежливо, сдержанно, без фамильярностей.
У него была в то время яркая младосемитская внешность: долговязый, гибко-прямой, шея длинная, руки изящные и не очень сильные, шапка черных жестко-волнистых волос, очки, загадочные аккуратные усики…
Южно-восточный брюнет если не откровенно-хищный самец, то немножко бес, если не бес, то суровый демон, если не демон, то божий воин, святой — Давид был всем понемножку и даже помножку. Экстремист-холерик в основе, весь из углов внутри, глубочайше вжился в овал флегматического благодушия. Из него лучился вкрадчиво-располагающий" обволакивающе-притягательный-пульсирующе-проникающий-сексуально-магнетический интеллектуализм (все прилагательные можно менять местами и добавлять по вкусу).
Размеренная, литературно поставленная речь с просторными паузами и киевским шелковичным акцентом.
Тембр голоса шоколадно-замшевый, с йодистым запашком свежевыловленных креветок.
Немножко размазывали этот балдеж глаза — небольшие, прищурно-примаргивающие, слегка куриные, в себя прячущиеся… Он и сам чувствовал, что глаза у него дырявенькие, со слабинкой: очки снимал неохотно.
…Задачка на сообразительность: каким одним русским глаголом можно исчерпывающе обозначить методику колдунов, магов, шаманов, факиров, фокусников, донжуанов, гипнотизеров, артистов, художников и проходимцев всех времен и народов, всех уровней?..
Ответ: охмурить.
Молодому Давиду, наряду с другими его талантами (важно! — не на пустом месте!..), искусство сие было присуще врожденно в той совершенной степени, когда оно не только незаметно для окружающих (по определению) — но и для себя самого.
Прошу тонкого внимания. Охмурить — не значит ввести в заблуждение, обмануть, нет! — но значит произвести впечатление столь далеко идущее, что реальность уже не имеет значения. Первооснова всех на свете чудес, охмуреж начинает действовать задолго до начала гипноза и даже до встречи с гипнотизером.
Суть: не давая понять, что делаешь, приведи человека в вероготовность, наибольшую из возможных, предельную — а затем уж и запредельную.
Изначальная вероготовность, она же внушаемость, есть у каждого — как у каждого есть пупок. Вероготовность и есть наш психологический пуп с тайным ходом вовнутрь — да, астральная пуповина нашего вечного вселенски-зародышевого состояния.
Чтобы добраться до вероготовности и завладеть ею, нужно одной рукой водить перед носом, другой убирать защиты. В коммерческом жаргоне сегодняшних дней близкий вульгарный термин — «понты», наводить понты, давить на понты и т. п. Именно этим и занимается любая реклама, успех коей напрямую зависит от того, насколько ей удается скрыть, чем и как занимается. Гипноз, зомбирование, охмурение, обольщение, очарование… Лишь по-разному окрашиваемые слова, обозначающие одно.
Дилемма Великого Инквизитора, психодиалектика: зло и добро пользуются одной и той же входной дырой — вот этой самой внушаемостью, вероготовностью.
Чтобы обмануть и использовать, чтобы уничтожить, человека требуется охмурить, требуется обольстить.
Чтобы вылечить, чтобы выучить и развить, чтобы приобщить к истине, чтобы освободить, одухотворить, оживить — человека требуется… Да-да, тоже охмурить, обольстить, очаровать, только в другую сторону. За очарование многое прощается. Взыскивается еще больше…
Все это молодой Давид не столько понимал, сколько чувствовал: кровью, позвоночником, нутряным нюхом.
Женщины от него хмелели, переполнялись зноем и косяками впадали в транс, мужчины обалдевали и превращались в восторженных кроликов. Давид был создан для очарования, рожден для гипноза; охмуризм был его генетикой и способом существования.
Но продлилось это лишь до излома судьбы…
Внезапно оставив прекрасную, любящую, бесконечно преданную ему жену с маленьким сыном, Давид женился на одной из своих пациенток. Не могу позволить себе подробностей и оценок, скажу лишь одно: во втором браке он доверху нахлебался опыта собственной любовной зависимости, опыта жестокой беспомощности.