Выбрать главу

— Я уже уходила, когда услышала телефон, — сказала она.

Потом она слегка поморщилась и отвернулась, высказывая неловкую деликатность по отношению к его уродству. Этим она приговорила себя к смерти. Он выхватил пистолет из портфеля и дважды выстрелил в спину министра.

Министр упал на керосиновую печку. Кастрюлька опрокинулась, и яйца разбились об пол. Рэвен, перегнувшись через стол, выстрелил еще раз в голову для верности, загнав пулю в основание черепа, разламывая его как фарфоровую куклу. Затем он обернулся к секретарше. Она застонала, глядя на него; она ничего не могла сказать: старческий рот не мог удержать слюну. Он решил, что она молит о пощаде. Рэвен снова нажал курок, она пошатнулась, как будто ее толкнули в бок. Но он просчитался. Ее немодное платье, складки ненужного материала, в котором она скрывала свое тело, ввели его в заблуждение. И она была крепка, так крепка, что он глазам не поверил. Она была за дверью и захлопнула ее за собой раньше, чем он успел выстрелить снова.

Но она не смогла запереть ее. Ключ остался на его стороне. Он повернул ручку и нажал на дверь. Пожилая женщина оказалась удивительно сильной. Дверь поддалась только на два дюйма. Она начала кричать, повторяя какое-то слово.

Времени терять было нельзя. Он отступил от двери и выстрелил в деревянную панель. Он услышал, как упало и разбилось пенсне. Еще раз раздался высокий крик и все смолкло. Казалось, она всхлипывает. Это воздух выходил сквозь ее рану. Рэвен был удовлетворен. Он повернулся к министру.

Он должен был оставить одну улику, другую убрать. Рекомендательное письмо лежало на столе. Он положил его в карман и всунул между застывшими пальцами министра кусочек бумаги. Рэвен был нелюбопытен; он только взглянул на рекомендательное письмо, но подпись ничего ему не говорила. Он оглядел пустую комнату, чтобы проверить, не упустил ли чего-нибудь.

2

Они сидели рядом. Опускались сумерки. Светлая маленькая дымная клетка несла их над улицами. Автобус скатился к Хаммерсмиту. Окна магазинов поблескивали как льдинки.

— Погляди, — сказала она, — снег идет.

Когда они переезжали мост, несколько больших хлопьев проплыли за окном, падая как клочки бумаги в темную Темзу.

— Я счастлив, пока мы вместе, — сказал он.

— Мы завтра увидимся, Джимми. — Она всегда колебалась перед тем, как назвать его по имени. Это было глупое имя для человека такого размера и веса.

Она засмеялась, но немедленно посерьезнела.

— Я тоже счастлива.

Она всегда бережно относилась к счастью, она предпочитала смеяться, когда была несчастна. Она не могла не относиться серьезно к вещам, которые ее затрагивали, и счастье делало ее мрачной при мысли обо всем том, что может его разрушить.

— Как было бы ужасно, если бы сейчас была война, — произнесла она.

— Войны не будет.

— Прошлая началась с убийства.

— Там был эрцгерцог. А этот просто старый политик.

— Осторожнее. Ты сломаешь пластинку… Джимми.

— Черт с ней, с пластинкой.

Она начала напевать модную мелодию: «Для тебя это только Кай», — и большие хлопья падали за окном, тая на мостовой. — «Подснежник, привезенный из Гренландии».

— Это глупая песня, — сказал он.

— Это очень милая песня… Джимми, — возразила она. — Нет, я просто не могу называть тебя Джимми. Ты не Джимми. Ты куда больше размером. Сержант-детектив Матер. Из-за тебя люди шутят по поводу ботинок полисменов.

— Может быть, тогда «дорогой»?

— Дорогой, дорогой, — попробовала она кончиком языка между губ, как вишню. — О нет. Я буду так называть тебя, когда мы будем уже десять лет женаты.

— Ну, а «милый»?

— Милый, милый… Нет, мне не нравится. Как будто я тебя знаю уже давным-давно.

Автобус поднялся на холм. Еще две улицы, и у церкви, шпиль которой, взметнувшийся над крышами как ледяная игла, уже был виден, автобус повернет налево. Чем ближе они подъезжали к дому, тем несчастнее она себя чувствовала, и чем ближе к дому, тем веселее она болтала. Она старалась ни о чем не думать. Отстающие обои, холодный ужин с миссис Брюэр, завтрашний разговор с антрепренером и, возможно, снова работа в провинции, далеко от него.

Матер сказал тяжело:

— Ты меня не любишь так, как я тебя люблю. Я тебя увижу только через двадцать четыре часа.

— И, может, позже, если я найду работу.

— Ты меня не любишь, просто не любишь. Она схватила его за руку.

— Посмотри, посмотри на объявление.

Но оно исчезло раньше, чем он успел разглядеть его через запотевшее окно. «В Европе объявлена мобилизация», — легло камнем на ее сердце.