– Можно подумать, мы с вами – друзья, – сказал Ворон с горечью и недоверием; подозрительность ко всему мало-мальски дружескому вернулась и не желала уходить.
– Я же сказала. Я – на вашей стороне.
– Надо подумать. Придумать какой-то выход, – сказал он.
– Ну сейчас-то вы можете позволить себе отдохнуть, у вас целая ночь впереди, хватит времени подумать.
– Тут и правда вроде неплохо, в этом сарае, – сказал Ворон. – Вроде далеко от них от всех. От всего ихнего паршивого мира. И темно.
Он не подходил к ней. Сидел в противоположном углу, с пистолетом на коленях. Спросил подозрительно:
– О чем вы там думаете? – И удивился, даже вздрогнул – она засмеялась:
– Тут даже уютно. Ничего себе приют!
– Приют. Век бы их не видать, эти приюты, – сказал Ворон. – Я в приюте вырос.
– Расскажите, а? Как ваше имя?
– Вы ведь знаете. Видели в газетах.
– Да нет, ваше настоящее имя. Вы же христианин.
– Христианин! Вы шутите. Вы что думаете, сегодня кто-нибудь готов подставить другую щеку?1 – Он постучал стволом пистолета по усыпанному шлаком полу. – Ничего подобного. – Он слышал, как она дышит там, в углу, невидимая, недостижимая, и снова ощутил необъяснимое чувство утраты. Сказал ей:
– Я не про вас. Вы-то молодчина. Я бы сказал, вы-то и есть христианка.
– Вот уж не уверена, – ответила Энн.
– Я ведь отвел вас в тот дом, чтоб там убить.
– Убить?
– А вы что думали? Что я вас на любовное свидание веду? Я похож на любовника, да? Герой девичьих грез, верно? Прекрасен, как ясный день!
– Почему же не убили?
– Эти люди не вовремя явились. Вот почему. А вы думали, я втюрился, да? Не на такого напали. Слава богу, обхожусь без этого. Чтоб я размяк из-за бабы… Никогда. – И спросил с отчаянием:
– А вы-то почему в полицию не пошли? Почему про меня не сказали? И сейчас
– почему их не позовете?
– Ну, – ответила Энн, – у вас же пистолет, верно?
– Я не стал бы стрелять.
– Почему?
– Я еще не совсем свихнулся, – ответил он, – если люди со мной по-честному, я с ними тоже по-честному. Давайте. Зовите. Я ничего вам не сделаю.
– Ну, – сказала Энн, – что же мне теперь, просить у вас разрешения быть благодарной? Вы же меня спасли. Только что.
– Да что вы! Эти подонки не решились бы вас прикончить. Духу не хватило бы. Убить. Тут надо по-настоящему смелым человеком быть.
– Ну, ваш приятель Чамли был очень близок к этому. Он чуть меня не задушил, когда понял, что я заодно с вами.
– Заодно со мной?
– Ну да. Что помогаю вам найти того человека.
– Двуличный ублюдок. – Ворон задумался, уставившись на пистолет, но мысли его постоянно возвращались в тот темный, надежный угол, не оставляя места ненависти; это было непривычно. Он сказал: – Голова у вас работает. Вы мне нравитесь.
– Благодарю за комплимент.
– Никакой это не комплимент. Мне лишних слов не надо. Я хотел бы вам кое-что доверить, да, видно, нельзя.
– Что за страшная тайна?
– Это не тайна. Это кошка. Я ее оставил там, где комнату снимал, в Лондоне. Когда они за мной погнались. Вы бы за ней присмотрели.
– Вы меня разочаровываете, мистер Ворон. Я-то думала, вы сейчас расскажете о паре-тройке убийств. – И вдруг воскликнула, становясь серьезной: – Вспомнила! Вспомнила, где работает Дэвис!
– Дэвис?
– Тот, кого вы называете Чамли. Теперь я уверена. «Мидлендская Сталь». На улице рядом с «Метрополем». Огромный дом, прямо дворец.
– Надо выбираться отсюда, – сказал Ворон, ударив стволом пистолета по заледеневшему полу.
– А вам нельзя пойти в полицию?
– Мне? – засмеялся Ворон. – Мне пойти в полицию? Ну замечательно придумали. Прийти и протянуть руки, чтоб им удобно было наручники надеть?
– Я что-нибудь придумаю, – сказала Энн.
Когда она умолкла, ему показалось, что ее нет. Он спросил резко:
– Вы тут?
– Разумеется, – ответила она, – что это вы?
– Странное какое-то чувство. Будто я тут один. – К нему снова вернулось злое недоверие, захватило целиком. Он зажег пару спичек, поднес к лицу, поближе к изуродованному рту. – Глядите, – сказал он. – Глядите хорошенько.
– Крошечные язычки пламени торопливо спускались к пальцам. – Вы же не станете помогать мне, верно? Мне?
– Да все у вас нормально. Вы мне нравитесь.
Огненные язычки лизали пальцы, но Ворон крепко сжимал догоравшие спички: боль обожгла, словно радость. Но он отверг эту радость, она пришла слишком поздно; он сидел в своем углу, во тьме, слезы гирями давили на глазные яблоки, не в силах пролиться: Ворон не мог плакать. Требовалось особое умение, чтобы в нужный момент открылись нужные протоки и полились слезы. Этим умением он так и не овладел. Он выполз из своего угла, самую малость, по направлению к ней, ощупывая пол дулом пистолета. Спросил:
– Замерзли?
– Я знала местечки и потеплее.
Осталось всего несколько мешков для него самого. Он подтолкнул их к Энн. Сказал:
– Завернитесь.
– А у вас? Вам хватит?
– Конечно. Уж я-то умею сам о себе позаботиться. – Ответ прозвучал резко, словно им все еще владела ненависть. Руки у Ворона так замерзли, что, случись необходимость, ему трудно было бы воспользоваться оружием.
– Я должен выбраться отсюда, – повторил он.
– Мы придумаем что-нибудь. Лучше поспите.
– Не могу спать, – сказал он. – В последнее время мне стали сниться страшные сны.
– Давайте рассказывать что-нибудь. Сказки. Истории. Как в детстве. Как раз время.
– Не знаю никаких историй.
– Ну тогда я вам расскажу. Какую хотите? Смешную?
– Они мне никогда не казались смешными.
– Про трех медведей подойдет?
– Не хочу никаких историй про финансовые дела1. Слышать о деньгах не могу.
Она едва различала его в темноте теперь, когда он подполз поближе: темная скорчившаяся фигура, человек, не понимавший ни слова из того, что она говорила. Она легонько подшучивала над ним, чувствуя: это безопасно, он ведь все равно не заметит, не поймет насмешки. Сказала:
– Я расскажу вам про кота и лису. Ну, как-то кот встретил в лесу лису, а ему было известно, что лиса повсюду считалась ужасно хитрой. Вот кот очень вежливо с ней поздоровался и спрашивает, мол, как дела. А лиса была зазнайка. Она задрала нос и говорит: «Как ты смеешь спрашивать меня, как дела? Что ты знаешь о жизни, ты, вечно голодный мышелов?» – «Ну, одну-то вещь я знаю», – отвечает ей кот. «Что такое?» – спрашивает лиса. «Как от собак спастись, – говорит кот. – Если за мной гонятся собаки, я просто взбираюсь на дерево». Ну, тут лиса еще больше нос задрала и презрительно так говорит: «Ты только один способ знаешь, а у меня их сотня – целый мешок. Пошли со мной, покажу». А тут как раз подкрался охотник с четырьмя собаками. Кот прыгнул на дерево и кричит: «Госпожа лисица, открывайте свой мешок!» Но собаки уже лису схватили и держат зубами за хвост. Тогда кот засмеялся и говорит: «Ну, госпожа Всезнайка, если бы вы знали хотя бы только мой способ, вы бы уже сидели на дереве вместе со мной».
Энн замолчала. Потом шепнула темной тени, скорчившейся рядом с ней:
– Вы спите?
– Нет, – ответил Ворон, – не сплю.
– Ваша очередь рассказывать.
– Я сказок не знаю, – сказал Ворон сердито и огорченно.
– Не знаете сказок? Вас неправильно воспитывали.
– Бросьте. Я человек образованный. Только у меня на совести много всего. Есть о чем задуматься.
– Не падайте духом. Есть такие, у кого на совести побольше, чем у вас.
– Кто такие?
– Ну, например, тот человек, который заварил всю эту кашу. Который убил старого министра, вы знаете, о ком я. Приятель Дэвиса.
– Вы что? – сказал он с яростью, – какой еще приятель Дэвиса? – Он попытался не дать волю гневу. – Подумаешь, убийство. Я не про него сейчас думаю. Я про предательство.
– Ну, разумеется, – живо сказала Энн из-под кучи мешков, стараясь поддержать беседу. – Я и сама не против убийства, подумаешь, пустяки какие.
Он поднял голову, попытался разглядеть ее во тьме, попытался удержать ускользающую надежду.