Я ощущаю зависимость. Я крепко подсел на деньги. Каждый день, каждую ночь я думаю о том, что будет, если даже те небольшие деньги, что сейчас есть у меня, кончатся. Если мы разоримся. Если нас крупно кинут. Если я не смогу себе позволить жить так, как привык. Я думаю о том, что даже сейчас мне их не хватает. Лаве нужны мне, чтобы стать, наконец, по-настоящему свободным. При этом странная мысль засела в голове: если она у меня будет, эта желанная свобода, чем же тогда займусь я?
Итак, мне позвонила Марина. Помимо текущих дел, всяких там обедов и кофе-брейков, она сообщила не очень приятную новость. С нашим бухгалтером беседовал какой-то мент, следователь с Петровки, не то Ложкин, не то Лошаков. Говорил, что в связи с неким делом очень интересуется нашими финансовыми документами.
– С какой стати Петровка лезет в сферу Управления по борьбе с экономическими преступлениями? – спросил я у секретаря.
Марина промолчала. Конечно, она была не в курсе, и я это знал, вопрос был скорее риторическим.
– И в связи с каким еще делом?
Я решил сам поговорить с Ариной, нашим главбухом. Если мы имеем дело с просто отчаянным внеочередным ментовским рывком, в надежде срубить капусту, то это полбеды. Вообще не проблема. А если кто-то готовит запланированный наезд, то дело уже сложнее. Но и тут можно разобраться. Да, наверное, все можно решить, когда у тебя есть деньги. Главное, чтобы у противника их не оказалось больше.
Казака сообщение о звонке почти не тронуло. На мои волнения он среагировал в своем духе.
– Битому псу только плеть покажи, – изрек он и продолжил трындеть про баб. Про них-то он может вытряхаться часами, если не сутками.
Я с ним не согласился. Бабы, конечно, тема хорошая, но не каждый день нам мусора с Петровки звонят. Главное, чтобы вся история не обернулась каким-нибудь заказом от конкурентов. Заебемся тогда отбиваться.
– Какой заказ? – сказал Казак недовольно. – Остынь. Захотел просто легавый денег, и все. Ты лучше про контракт с Mars подумай. Вот уж где не отмоешься!
Я все же позвонил бухгалтеру и попытался хоть что-то почерпнуть из ее практически бессвязного мычания. Толком Арина ничего не знала. Ну, звонил кто-то, интересовался, а почему, по какому делу, не понятно. Обещал перезвонить и заехать. А телефон не оставил, и она его не записывала. Зачем ей это? Ей бы с балансом управиться.
Вскоре Казак уехал на очередное свидание, прикупив в цветочном киоске каких-то вымороженных роз. Я еще посидел, попил кофе, прислушиваясь к своему организму. Ощущалась общая усталость, причем больше не физическая, а духовная. Бесцельно пошарил в записной книжке телефона в надежде найти чей-то желанный номер, как водится, безрезультатно.
Вечером решительно отключил телефон, открыл бутылку Jack Daniels и несколько часов подряд бездумно таращился в экран, проглядывая на ускоренной перемотке старые фильмы, вроде «Поездки в Америку» и «Как разобраться с делами».
Пожалуй, впервые за последние месяцы я чувствовал себя утром неплохо. Тошноты не было, голова почти не болела, оставался лишь насморк. Даже обычная раздражительность куда-то подевалась. Впервые за долгое время душ не колол тупыми иглами, а ласково гладил. По-моему, я даже попробовал что-то напеть в ванной, пока брился. Выпил стакан апельсинового сока, съел какой-то даноновский биойогурт. На какое-то время задумался над тем, правда ли, что активные живые существа, поселившиеся в йогуртах, отрицательно влияют на организм человека, и прежде всего на его мозг. Или это «утка», запущенная в прессу производителями традиционных кисломолочных продуктов? В конце концов, мне ли, ставящему над своими бедными мозгами жестокие химические эксперименты, думать о вреде каких-то там бактерий?
Настроение даже позволило изменить привычным для меня джинсам и надеть костюм. Конечно, я не выбрал черный пафосный Armani или внушительный, словно из гангстерской саги, полосатый костюм от Gucci. Остановился на довольно демократичном наряде от Helmut Lang. Никакого галстука, простая черная футболка. Подушился туалетной водой Habit Rouge, Guerlain. Этот чувственный аромат гвоздики, ванили, бергамота и кожи пробудил в памяти слабо идентифицируемые воспоминания. Какое-то забытое, но при этом очень родное настроение.
Вообще, для меня запах – это в первую очередь именно настроение, память. Часто, под воздействием неясного самому себе импульса, захожу я глухой ночью в шикарный магазин «Арбат Престиж» на Тверской-Ямской. Медленно, словно бесцельно, брожу по светлым залам. От стенда к стенду, от аромата к аромату. Вот старый добрый Aramis, мой первый запах. Его подарил мне отец, вернувшийся из командировки в Бельгию. Сколько мне тогда было лет, шестнадцать? Вот Cerruti, я пользовался этой туалетной водой, когда ухаживал за будущей женой. Вот Valentino, его подарила мне та, с которой я первый раз изменил Светлане. Это было еще до свадьбы…
В принципе, каждый запах так или иначе связан с сексом. Быть может, потому что память привязана к нему же. К примеру, Jean-Paul Gaultier. Этот аромат сопровождал меня во всех самых рискованных гомосексуальных приключениях, в походах по самым злачным местам Москвы, Парижа и Лондона. И перед тем как посетить нью-йоркские BDSM-клубы, я душился именно им. А Astraman от Thierry Mugler был со мной во время самого страстного за жизнь романа, когда любовь мешалась с ненавистью как алкоголь с наркотиками, создавая губительную смесь.
Насвистывая, я вышел из дома. Бог ты мой, да такого не случалось последние полгода! У меня прекрасное настроение! Настороженно прислушиваясь к самому себе, я направился в контору на coordination meeting.