Я представила, что у нас впереди недели знакомства и постепенного привыкания друг к другу. Я едва не парила над седлом от предвкушения того, как мы научимся понимать друг друга. Это было знакомое, но, наверное, еще очень детское чувство – ожидание предстоящей радости как будто бурлило в моих жилах.
Я наблюдала за Леоной, описывающей на Кинге восьмерку. Скача по диагонали, он постоянно опускал плечо, и она его одернула. Леона смотрела прямо перед собой, как учила меня мама. Она всегда говорила мне, чтобы я смотрела туда, куда хочу ехать, и Саси меня туда повезет. Но я никак не могла избавиться от привычки смотреть на свои руки. И еще мне не удавалось представить себе, что через мои локти продета метла, что заставило бы меня прогнуть спину и правильно держать руки. Леона снова проскакала по диагонали, и на этот раз Кинг все исполнил так, как надо. Леона резко его развернула, на мгновение встретившись со мной взглядом. Смутившись оттого, что меня застали за ротозейством, я поспешно пустила Наари рысью.
Когда наше время истекло, мы снова выстроились в колонну по одному и покинули манеж. Леона по-прежнему ехала впереди, но против этого никто не возражал. Ее тренировали специалисты высокого класса, и техника ее езды превосходила мою, но я видела, что кое в чем она не лучше меня. Я не была такой физически сильной наездницей, как Джетти, или такой изящной, как Гейтс, но я чувствовала лошадей. Я умела с ними обращаться и могла заставить их сделать все, что мне хотелось. Меня переполняло странное ощущение силы. Я была всего лишь пятнадцатилетней девочкой, оказавшейся в окружении гор и совершенно незнакомых людей. Но я знала, что со всем справлюсь и вскоре покину это место.
Пока мистер Холмс читал утреннюю молитву, я перебирала свои книги. Боковым зрением я видела, что Хенни за мной наблюдает. Когда предполагалось, что мы присоединяемся к молитве, я поднимала голову и разглядывала потолок. Я никогда не видела ничего подобного. Он был обит жестью, на которой были вычеканены замысловатые цветочные узоры. Сисси объяснила мне, что это рододендроны, а позднее обратила мое внимание на заросли кустов, покрытых красивыми розовыми цветами. Они окаймляли дорожку, ведущую к конюшням. Я по привычке начала размышлять над тем, кто это сделал, сколько времени заняла работа – часы или дни, недели или месяцы, и голос мистера Холмса стал почти неразличимым. Насколько я поняла, каждое утро он просил об одном и том же – о здоровье, счастье и благополучии. Я никак не могла привыкнуть к необходимости сидеть неподвижно – сначала за завтраком, потом здесь, потом на уроках. Ко времени ланча я начинала чувствовать себя запертым в клетку зверьком.
И хотя я до сих пор ужасно скучала по дому, я начинала приспосабливаться к новому порядку вещей. Я уже многое узнала о Йонахлосси. К примеру, я знала, что хотя поначалу лагерь показался мне огромным, на самом деле он был значительно меньше нашей фермы – каких-то триста акров в основном гористой и не пригодной для жилья территории.
Мистер Холмс зашуршал листами бумаги на кафедре. Большую часть времени мы его внимательно слушали. Как только миссис Холмс замечала, что мое внимание рассеивается, она пристально на меня смотрела. Она сидела рядом с мужем, а возле нее – три их дочери. Когда я не разглядывала потолок, я рассматривала девочек Холмсов, будораживших мое воображение. К примеру, только что Сарабет коснулась пальцами руки Декки, начавшей ерзать на стуле. Сарабет уже исполнилось одиннадцать, и она была старшей из сестер. Она была очень похожа на мать. Следующей была десятилетняя Рэчел, угрюмая девочка, на лице которой постоянно отражалась какая-то внутренняя борьба. Меня мучила ревность. Разница между ними и всеми остальными девочками была очевидна: они были не одни.
Декка была высокой, смуглой и темноволосой, как ее отец. И хотя ей исполнилось всего семь лет, было ясно: она и повзрослев останется высокой, темноволосой и смуглой. А также, по всей видимости, будет очень красивой. Подобная последовательность природы казалась мне несправедливой: обе старшие сестры были менее хорошенькими, чем младшая. Сарабет была первой попыткой, а Декка получилась просто идеальной.
Декка встретилась со мной взглядом, и хотя я сразу отвела глаза, все же успела заметить ее улыбку. Интересно, что она обо мне подумала? Кажусь ли я ей хорошенькой? А другим девочкам? Я не знала, на каком конце шкалы красоты нахожусь. Моя мама красивая. Это я знаю, во-первых, потому что видела это своими глазами, а во-вторых, потому что в нашей семье это общепризнанный факт. Прежде чем выйти замуж за отца, она какое-то время даже была модисткой у шляпника. Я была похожа на нее, но всегда знала, что меня нельзя назвать красивой. У меня были такие же, как у мамы, волосы – каштановые с красновато-золотистым оттенком, густые и вьющиеся. В каком-то журнале я как-то увидела фотографию Амелии Эрхарт. В подписи под снимком ее назвали привлекательной. Наверное, такой и я была. Привлекательной.