– Иоанн Калокир, приблизься! – позвал Евсевий, кончив читать и вновь свернув свиток. Идя к царице, Иоанн думал, что не дойдёт – растает, как снег, в изумрудном мареве невозможных очей её. На ступенях трона он пошатнулся. Но не упал. По зале пробежал шёпот. Императрица прыснула, скривив губы. Она была изумительна в долгополых одеждах из золотой парчи и тонкой сапфировой диадеме. Встав перед ней на колени и склонив голову, Иоанн попытался вспомнить лицо Мари. Ему это удалось, но с большим трудом. Рука Феофано властно легла на его затылок. Голос её – высокий и звонкий, как у мальчишки, гулко потряс гигантские своды залы, чуть не убил две тысячи пар ушей, достигнув предела силы, и, задрожав, на последнем слоге сорвался, как струна арфы:
– Властью, данной мне Богом, во имя величия ромейской державы провозглашаю тебя, Иоанн Калокир, патрикием! Аксиос!
– Аксиос! – восторженно подхватили военные и гражданские, – слава, слава!
Вставая под гром оваций, Иоанн встретил пристальный взгляд Василия. Столько злобы, столько высокомерия леденело в глазах тщедушного мальчика, будущего Болгаробойцы, что молодой патрикий весь вздрогнул, как от пощёчины. Этот взгляд заставил его опомниться. Опустив глаза, он медленно повернулся, сошёл с подножия трона и зашагал, ничего не видя, к дверям. Пришлось протосинкелу догонять его, чтобы благословить. Припав ко кресту, Иоанн увидел на нём Мари. Но это было видение. И оно растаяло в тот же миг.
Царица, воспользовавшись долгожданной возможностью сойти с трона, вложила свою ладонь в обтянутую перчаткой руку Рагнара. Тот с обнажённым мечом повёл её к выходу. Муж венценосной женщины поспешил за ними, путаясь в полах царского скарамагния. Вслед за ним оставили залу варяги, певчие и все те, кто в ней находился, кроме двух маленьких василевсов и десяти экскувиторов, которым императрица смело вверяла жизни своих детей.
Покинув дворец через главный вход, длинная процессия двинулась к Ипподрому. Варяги шли с обеих сторон её, оттесняя людские массы. Люди встречали солнцеподобную Феофано рёвом безумного ликования. К ней летели со всех сторон красные и белые розы. Она порой их ловила и улыбалась. Следом за нею шёл Калокир, по левую сторону от неё – Рагнар, а справа – Никифор Фока. Толпа шумела всё громче и напирала. Яростный пыл поклонников молодой царицы не остывал под взглядом Рагнара. Варяги пустили в ход рукоятки сабель. До клинков, к счастью, не дошло дело.
Внутрь Ипподрома толпа допущена не была. Оставшись за стенами, горожане мигом притихли, дабы не пропустить ни одного слова. Сенаторы встретили царственную чету десятиминутным рукоплесканием. Автократорша пожелала оказать честь партии голубых, сев к ним, а василевс – синим. Сановники разместились так, как им полагалось, разделившись не на военных и гражданских, а на чины: магистры заняли одну трибуну, патрикии – другую, протоспафарии – третью, а анфипаты – четвёртую. Духовенство село отдельно, между послами и разношёрстной чиновничьей мелочёвкой, которая обособилась в самом нижнем ряду. Дождавшись тишины, консул произнёс формальную речь. После него слово взял Лев Мелентий. Вкратце обрисовав ситуацию на Балканах, он сделал вывод: если не заключить союз с русским князем против болгар – болгары и руссы объединятся против ромеев, всё идёт к этому. Болгарский царь Пётр уже отправил в Киев своих послов и атаковал балканские форпосты ромеев, чтоб доказать Святославу бесповоротность своих намерений.
– Таким образом, – завершил свою речь магистр, – мы должны сделать более сильный ход, отправив к архонту руссов того, кто сможет его склонить к союзу с ромеями. Этот человек здесь. Он стал сегодня патрикием. Его имя – Иоанн Калокир!
На трибунах вновь разразилась буря оваций. Калокир встал, и, жестом восстановив тишину, сказал:
– Болгары не смогут настроить руссов против Константинополя, ибо я с завтрашнего дня берусь за работу. Болгары слишком глупы. Они могут лишь жрать объедки и делать пакости, когда их погаными тряпками гонят со двора прочь. Через год эта дрянь и сволочь умоется своей кровью! Я обещаю.
Это было всё, что Иоанн счёл нужным сказать Сенату. Но государственные мужи остались довольны и проводили его слова криками восторга. Он опять сел. Поднялась царица. Все затаили дыхание в ожидании её речи. Она сказала: