Нет, это совсем не смешно.
Потом Олег опомнился, выпрямился, забрал с платформы сумку с картошкой и взял у Верки кочан, но ничего говорить не стал.
Они пошли дальше по тропинке между путей. Как будто немного поссорились. Хотя Верка не понимала, чем он недоволен.
Идти было скользко, дорожка была глинистой, выпуклой, высокая осенняя крапива подступала с обеих сторон.
Впереди виднелся шлагбаум, а потом дорожка под прямым углом сворачивала на Советскую улицу.
Оттого, что тучи ползли очень низко и были очень толстыми, на улицу попадало совсем немного света. Вокруг царили сумерки.
Они дошли до поворота на Школьную.
— Всего хорошего, — сказал Олег Владиславович. — Надеюсь, до скорой встречи.
Уж такой был разговорчивый, а вдруг замолчал на целых десять минут.
— Я в пятом доме живу, — напомнила Верка, надеясь, что он тоже скажет, где живет. Может, он и хотел, но потом передумал.
Олег пошел дальше, а Верка ступила в свой переулок и стала складывать зонтик, чтобы занести его в красный коттедж.
Но она не успела дойти до коттеджа, как сзади послышался короткий крик, будто кто-то подавился и не может откашляться.
Звук был негромкий, но злой — Верка тут же кинулась обратно.
Навстречу ей с Советской на Школьную катилась чья-то голова. Или белый мяч.
Оказалось — кочан капусты. Но это Верка поняла потом.
Она перепрыгнула через кочан и увидела лежащего на асфальте Олега Владиславовича: шляпа в стороне, ножки поджаты к животу, а вокруг, как яблоки в каком-то старом кинофильме, рассыпаны картофелины.
Над Олегом стояла высокая манекенщица, которую Верка видела еще утром.
Блондинка подняла чудесную длинную ногу, обтянутую рваным чулком, и ударила носком туфли Олегу в живот.
— Ты что делаешь? — закричала Верка и кинулась на девушку.
У Верки есть такое свойство характера — сколько раз в жизни ей это мешало: и били ее, и пороли, и ругали, и выгоняли. Но если она видела что-то для себя страшное или гадкое, то словно лишалась рассудка и непременно бросалась вперед. Нельзя бросаться — побьют, обругают, уничтожат! А ей плевать. Уже и ноги, и руки, и зубы — все работает, как у дикой кошки.
Конечно, девушка кошачьей атаки не ожидала.
Она завизжала и замахала руками, отбиваясь, а Верка работала своей сумкой, как дубинкой.
И она не видела, что Олег Владиславович легко извернулся и дернул манекенщицу за ногу.
Раздался треск и вопль…
Олег стоял и смотрел на девицу, распростертую на земле. Валялась она неловко, подвернув ноги, закрыв глаза.
— Спасибо, — сказал Олег Владиславович.
Девушка застонала.
— А я думала, что она убилась, — сказала Верка.
— Будет жить, — ответил Олег, протирая очки, — но это не принципиально. В любом случае она — носитель, только использованный. Эндопаразитизм, тебе знакомо такое явление?
— Ой, а вы ей ничего не сломали?
Олег Владиславович стал оглядываться. Потом кинулся к забору. В траве валялась измятая шляпа. Он поднял шляпу, отряхнул, расправил и проворчал:
— Может, и сломал, но это непринципиально.
Девушка снова застонала.
Ох и грязной же она была! Будто никогда не мылась. Волосы свалялись. Блузка разорвана, а от горла к животу шел разрез, красный и вспухший, кое-как заживший.
— Надо «Скорую» вызвать, — сказала Верка.
— Вызову, не беспокойся. Беги скорее домой и запри дверь.
— А как вы «Скорую» вызовете?
— Ты мне надоела, крошка, — огрызнулся Олег Владиславович. Он стоял скособочившись, держался за бок, плащ мокрый, вокруг рассыпана картошка.
Олег покрутил шляпу в руках и вытащил из кармана мобильник.
Верка пошла прочь. Она была девочкой, а он подлым дядькой, который имел право приказывать.
Ей хотелось обернуться и крикнуть ему: «Я же тебя, может быть, спасла!»
Вдруг она услышала негромкий голос Олега:
— Ты чуть было все не погубила.
«Почему никто еще ни разу не сказал мне спасибо? — подумала Верка. — Все только и знают — подай, принеси, уходи, сматывайся… А добрых слов не выучили».
Глава 3
Верка сделала первые шаги с неохотой. Ее тянуло обернуться, может, даже побежать обратно. Ей было страшно за Олега Владиславовича.
Но с каждым шагом, отделяющим ее от Советской, желание вернуться усыхало. Верке все больше хотелось спрятаться дома, запереться, включить телевизор, в котором осталось всего два цвета — синий и желтый, и ждать утра.