Честно сказать, я еще ни разу не видела, чтобы GPS-навигатор выглядел таким образом: Аксенкин пер вперед, то и дело сверяясь с картиной, которую держал в руке. Тем не менее работал этот странный навигатор исправно, всего через десять минут мы нашли искомое. В конечной точке маршрута нас ждал старинный особняк, почти непригодный для жилья.
– Ага! – сказал Аксенкин, сунув под мышку пейзаж.
– Вам ничего не кажется странным? – задумчиво спросил Арсений.
Мне пока ничего не казалось, потому что вид загораживали широкие спины наших мужчин. Аксенкин был просто толстый, что касается Арсения, то он высокий, а потому непонятно, толстый или нет. Люди такого роста вполне могут себе позволить иметь с десяток лишних килограммов в отличие от маленьких. Я уже хотела посмотреть, что там за странность за широкими мужскими спинами, но меня опередили.
Аксенкин просто сгорал от нетерпения завладеть баулом ржавых ключей и складом с белыми глиняными вазами, поэтому с победным криком ринулся в дом, не обратив внимания на странности, о которых предупреждал Арсений. Как я узнала потом, дверь была приоткрыта. И если бы в свидетелях был не сотрудник полиции, Стратонычу дорого обошлась бы любовь к искусству. Потому что буквально через минуту он выскочил из двери как ошпаренный. И лица на нем не было. А был только костюм от «Армани» за три штуки баксов, а под ним – белая рубашка тоже от кого-то. Кажется, от «Версаче». Вот лицо его как раз и стало такого же цвета, как этот «Версаче».
Арсений тут же понял: его выход. И решительной поступью двинулся в дом. За ним туда зачем-то сунулась Капка, и совершенно напрасно. Она тут же пулей вылетела из дома. Мне придется временно исключить ее из повествования, потому что потом она блевала. И блевала долго.
На этот раз за водой пошел Аксенкин. Нервы у него было крепкие, и у меня, как оказалось, тоже. Меня даже не стошнило, когда я это увидела, войдя в дом, наверное, от любопытства.
Неизвестный мужчина лежал на полу. Я сразу поняла, что он не местный. Во-первых, подпись под картинами, которые он малевал: Александр Зима. Судя по возрасту, его должны были звать Ярославом, Всеславом, Всеволодом, на худой конец Русланом. А поскольку он был Александром, то родился не в нашем городе. Да еще фамилия Зима. В нашем городе нет людей с такой фамилией, а если и есть, то они шифруются. Хотя бы потому, что зима у нас девять месяцев в году и все ее люто ненавидят. Только потом я поняла, что, возможно, это псевдоним. А по паспорту он какой-нибудь Иванов или Сидоров. А может, и того хуже. Во-вторых, он жил там, где никто из местных жить не хотел, в доме, стены которого, словно стригущий лишай, покрывала липкая плесень, крыша текла, а электричество то и дело вырубалось. Он жил здесь временно, пока на улице было тепло, потому что я не знаю человека, который не сбежал бы отсюда, едва задует холодный ветер и солнышко перестанет облизывать горячими лучами насквозь проржавевшую крышу. Только тогда здесь более или менее тепло, при солнышке. А зимой все, кранты, даже людям с такой фамилией. Он и не дожил до нее.
При жизни этот Александр Зима, должно быть, выглядел неплохо. И нравился женщинам. Но сейчас он никому не мог нравиться, даже полиции в лице Арсения. Тот сказал:
– Ну, елки-палки! С меня с живого теперь не слезут, пока я не найду, кто это сделал!
Он так растерялся, что не мешал нам с Аксенкиным затаптывать улики. Ладушкин сказал потом:
– Вот же слоны! Все здесь затоптали!
Немудрено, что он растерялся. Сами подумайте: город у нас тихий, провинциальный, и людей здесь убивают далеко не каждый день. И даже не каждый год. Убийство для нас – вселенская трагедия, глобальная катастрофа – моя, кстати, специализация. И я предупреждала: скоро случится загадочное убийство.
Почему загадочное? Потому что исчезли только вещи, изображенные на картине, весь этот старинный хлам. И сама картина тоже исчезла. То есть не совсем. На полу рядом с размозженной головой художника валялись осколки глиняной вазы. Той самой, белой с синими полосками. А что касается гири, ржавых ключей и самого натюрморта, то их здесь не было.
– Что скажешь, ясновидящая? – хмуро посмотрел на меня Арсений.
– Полицию надо вызывать.
Заметьте, это я предложила, не он. Потому что он растерялся. Хоть и огрызнулся:
– Без тебя знаю.
И достал наконец из кармана мобильный телефон.
У нас все то же самое, что и в Москве, только масштаб поменьше. Расстояния соответственно тоже. Приехали они быстро. Что интересно, один из оперов, совсем еще молоденький, сразу пристроился блевать рядом с Капкой. Наверное, решил таким образом завязать знакомство с местной примой. Офелия, правда, выглядела не лучшим образом: ее огромные зеленые глаза почти сливались с зеленым лицом, а волосы мокрыми прядями висели вдоль впалых щек. А все из-за чего? Она увидела жирных зеленых мух, которые роились над телом несчастного Александра Зимы. Умереть бы ему и в самом деле зимой, и не было бы никаких мух. Но сейчас, в конце августа, уже, конечно, не очень жарко, но, с другой стороны, и не май месяц. В мае у нас прохладно и мух мало, равно как и комаров. А вот сейчас – сколько угодно! Было такое ощущение, что все они здесь, эти жирные навозные мухи. Вот Капка и не вынесла этого зрелища. Зато эксперт не колебался с выводами:
– Убили вчера.
Вчера было воскресенье. В воскресенье у нас вообще никого не убивают. В крайнем случае в субботу. В воскресенье у всех плохих людей, отбросов общества (а убил-то явно отброс), похмелье. С похмелья не будешь гирей молотить! Я почему-то уверена, что убили гирей. Той самой, что на картине. Ах да! Я ж ясновидящая! Конечно, я знаю, как и чем убили! Только непонятно, почему не знаю, кто и за что? Вот вам еще одна странность.
Надо сказать, что странностей было полно. У этого Зимы оказался неплохой гардеробчик. Одним словом, московский. И ни на одну из вещей убийца не польстился. Либо он был слишком худ, либо, напротив, толст. Потому что про таких, как Зима, говорят: нормального телосложения. Ну, хорошо, не захотел картинный вор носить одежду Александра Зимы, так ведь и за стол не сел! А художник явно ждал гостей. Они с покупателем, должно быть, собирались обмыть удачную сделку. На столе возвышалась бутылка дорогого коньяка, на тарелках была разложена нехитрая холостяцкая закуска, которой мухи, разумеется, тоже не пренебрегли. О них тут больше всего позаботились: и труп, и ветчина, вот все мухи сюда и слетелись. Но и коньяк убийцу не заинтересовал, он, видимо, сразу же перешел к делу: схватил гирю и принялся молотить ею А. Зиму по голове.
Я совсем забыла про Аксенкина. Пока суд да дело, мы вышли на улицу, олигарх отозвал Ладушкина в сторонку и повелительно сказал:
– Найди мне ее, слышишь, Арсений? Найди мне эту картину!
– Да где ж я тебе ее найду, Стратоныч? – развел тот руками.
– Ты же будешь искать убийцу?
– Разумеется. Это моя работа.
– Заодно и картину найдешь. Отдашь ее мне, с твоим начальством я договорюсь, чтобы не приобщали к делу. А тебе хорошо заплачу. Считай, это твоя премия.
– Я взяток не беру, – обиделся Арсений.
– Да знаю я, Ладушкин, что ты честный, – поморщился Аксенкин. – Удивляюсь, как тебя еще из органов не выперли. Таким, как ты, место на пенсии, а до нее на бирже труда. Получать грошовое пособие, брать в почтовом ящике бесплатную агитку и смаковать под морковный чаек факты новой коррупции в родном отечестве, чей дым и сладок, и приятен. Я ведь говорил твоему начальнику: хлебнешь ты с Ладушкиным. Ты ж, как собака на сене, ни сам, ни людя́м. Ну, так ведь это и не взятка. Так. Вспоможение.
«Слово-то какое купеческое нашел! Вспоможение!» – удивилась я, внимательно прислушиваясь к разговору. Мне было интересно: чем все закончится? Уговорит он Ладушкина или нет?
– Слушай, Стратоныч, неужто у тебя денег мало? – всерьез разозлился Арсений и на морковный чаек, и на агитку.
– В том-то и дело, что много. А я, может, не просто буржуем быть хочу. А этим… как бишь его? Во! Меценатом. Женюсь вот на Офелии, театру новое здание отгрохаю.
Капка на минуту перестала блевать. Но молоденький полицейский всерьез собирался отбить ее у олигарха Аксенкина. Очередной рвотный позыв служителя закона оказался заразителен и для Капки. Она выбросила из головы мысль о новом замужестве и тоже нырнула в густую траву.