Адам Вишневский— Снерг
Нагая мишень
Террорист
Про террористов я знал столько же, что и все; слишком многое, чтобы спать в самолете. Я предпочитал читать о них в прессе, чем быть свидетелем их деятельности. Пассажиром я был предусмотрительным, поэтому, если бы в аэропорту предвидел, что рядом со мной сядет этот необычный человек, то полетел бы на другом самолете. Но тогда бы я не узнал тайны Крыши Мира, и в рамках одной жизни не узнал бы, чем по сути своей является смерть.
Поначалу мой сосед вел себя совершенно обычно: он вел себя свободно, шутил и легко знакомился с другими. Когда при случае обмена мнениями относительно степеней амбициозности я спросил его, как он видит собственное будущее и является ли оптимистом, тот легко бросил: «Каждая прачка носит в ранце кальсоны Наполеона». Он был непосредственным, и охотно рассказывал о себе, при этом — с иронией. После обеда он купил бутылку виски. За выпивкой мы разговорились о самоубийцах.
— В соответствии с принципами копытологии, то есть науки подходящего поведения в обществе, я обязан, наконец, представиться, — сказал он после четвертого стаканчика.
Звали его Нузаном (он не объяснил, то ли это его имя, то ли фамилия), и ему исполнился тридцать один год. Я же ответил, что мне на семь лет больше. Со скоростью, к которой меня склоняла действовать свобода его вопросов в беседе на личные темы, я выдал ему и остальные свои персональные данные. Но он так и не сказал, где он проживает и чем занимается. Вместо этого, он признал, что на самолете летит впервые в жизни, когда же я попытался похвастаться количеством часов, проведенных в воздухе, он прибавил со странным выражением в глазах: «И в последний».
— Откуда такая уверенность? — спросил я.
Нузан украдкой осмотрелся, мина при этом у него была серьезная.
— Потому что через несколько минут я здесь умру, — шепнул он мне на ухо.
Так мы познакомились. И наверняка это знакомство и завершилось бы этим таинственным анонсом, если бы я занимал кресло справа от Нузана. Но по случаю я сидел как раз слева от него, что в критический момент оказалось весьма существенным. Благодаря этому не заслуживающему внимания факту, наше знакомство продолжилось на множество весьма необычных дней.
Но что можно сказать человеку, практически чужому, но наверняка физически здоровому, когда после пары рюмочек спиртного и после часа спокойного полета на высоте десяти километров он вдруг склоняется к уху случайного знакомого, чтобы шепнуть: «Через несколько минут я здесь умру!». Дружественная атмосфера нашей беседы обязывала меня проявить заинтересованную реакцию. Но после такого мрачного заявления я мог подозревать, что попал на время измышлений некоего безумца-психопата.
По всей видимости, я не был хорошим психологом: пробормотал что-то, не слишком осмысленное, что не было ни вопросом, ни утешением. Слыша это, мой странный сосед положил палец на губах. У него была смуглая кожа южанина, черные, довольно длинные волосы и темно-карие глаза. Он смотрел на меня, не отводя взгляда, и несколько раз покачал головой, как бы желая сказать: «Друг мой, речь здесь идет о чем-то ином». Эта его мина мне никак не нравилась: сконцентрированная, чуть ли не угрожающая в своей решительности. Я пожал плечами и выглянул в иллюминатор.
Монотонный шум двигателей реактивного самолета действовал усыпляюще. В верхней части пространства за иллюминатором расстилалось чистое небо. Его цвет был значительно темнее синевы, которую мы наблюдаем с земной поверхности. Глядя в глубины этого неба, я представлял себе последовательные изменения его окраски от лазури, через темную синеву до черноты, на фоне которой космонавты днем рассматривают звезды. Я прекрасно запомнил эту довольно банальную картину: далеко внизу клубились снежно белые облака. Кумулусы, словно вулканирующие айсберги вздымались над головокружительной пропастью под крылом самолета. Земли совершенно не было видно, а все облака слепили в резком сиянии южного солнца.
Когда я оторвал щеку от стекла, Нузан подозвал стюардессу. Что-то он ей сказал, чего я не расслышал. Затем повторил, но еще тише. Под аккомпанемент грохота двигателей стюардесса вежливо улыбнулась моему соседу. Чтобы понять услышанное, ей пришлось склониться над ним, и вот тут резкая тень обезобразила черты ее лица. Она даже заслонилась руками.
Эта ее реакция настолько заинтриговала меня, что я положил подбородок на плече предполагаемого психопата, так я надеялся увидеть, что же стало причиной замешательства. В тот же самый момент я услышал его ледяной шепот:
— Так как, видала уже такую игрушку?
Револьвер лежал под правой рукой на коленях террориста. Еще раз он отвернул полу пиджака и большим пальцем левой руки, в которой держал конец провода в красной изоляции, указал в область нагрудного кармана, где прятал нечто, чего мне с моего места не было видно.
Бомба! — промелькнула мысль. Иногда сердце делается чужим, отвратительным и как бы замкнутым в грудной клетке зверем, который с яростью плененного маленького чудовища разрывает и пожирает все внутренности. Я не мог поверить! Столько раз я узнавал про покушения, совершаемые где-то в отдаленном, то есть, едва реальном свете, что мысль о непосредственной — личной — угрозе никак не желала протиснуться в моей голове через сформированный средствами массовой коммуникации образ действительности, объективно грозный, но с индивидуальной точки зрения — пропитанный неисправимым оптимизмом и до бесконечности безопасный.
Я видел только спину Нузана и не заметил, к какому запалу шел провод в красной изоляции; во всяком случае, при виде взрывчатки, которую контрольные службы аэропорта прошляпили, стюардесса побледнела. Она подняла руки ко рту, как бы желая подавить испуганный вскрик. Видимо, она закончила какие-то пиротехнические курсы и могла отличить настоящую бомбу от муляжа. Когда она попыталась поднять голову, террорист грубо схватил ее за волосы.
— Спокойно! — шепнул он. — Только не вызывай панику в самолете. Она мне никак не нужна, а вам только навредит. Если пилот выполнит мои требования, ни у кого даже волосок с головы не упадет. Я погибну так или иначе, но вы умирать не обязаны.
— Чего вы хотите?
— Прежде, чем случится несчастье, беги в кабину пилотов. Отнеси капитану записку с моими требованиями. Если в течение четверти часа пилот не исполнит моего приказа, я взорву заряд.
— Чего вы добиваетесь?
— Не твое дело. Достаточно, если пилот будет знать.
— Мы приземлимся там, где только вы захотите, — предложила стюардесса от имени экипажа.
— Естественно, — с облегчением прибавил я.
— Идиоты! — прошипел тот сквозь сжатые зубы. При этом он послал мне взгляд, способный убить. — Приземляйтесь себе хоть на конце света. Мне на это наплевать, потому что я выхожу сейчас.
На лице стюардессы появилась глупая мина.
— Здесь?
— Нет. — Он указал наверх. — Там. — И повел взглядом на потолок.
— Самолет непроницаемый, — робко заметила стюардесса.
Тот лишь посмеялся над ее наивностью, после чего сунул ей в руку листок, заполненный печатными буквами, и подтолкнул девушку в направлении кабины экипажа.
Пассажиры заканчивали обедать. Они сидели мирно, поскольку наша тихая беседа никого не обеспокоила. Стюардесса шла мимо рядов кресел. По пути она заглядывала в листок, несколько раз оглядывалась, затем развернулась и подошла к террористу. Она мялась, на глазах были видны слезы.
— А может вам дать успокоительное? У меня в аптечке есть замечательные…
— А ну марш к капитану! — отогнал ее тот.
Девушка отправилась неуверенным шагом. Она уже прошла половину длины туристического салона, как он вежливо позвал:
— Простите, можно вас снова на минутку?
Стюардесса возвратилась еще раз.
— Мы так и продолжаем лететь на высоте десяти тысяч ста метров?
Та вздрогнула, будто эти слова были ядовитой змеей. Нузан повторил вопрос.
— Да…
— Точно?
— Ну, думаю, что так…
— Для уверенности повторю то, чего я требую. — Он глубоко вздохнул. — Пилот должен поднять машину на два километра выше. Мне нужно, чтобы он летел на высоте двенадцати тысяч ста метров. Понятно?