Крофт был озабочен. Он остался в стороне, когда упал Рот. Впервые он проявил нерешительность. Сказались тяжелый труд командования взводом в течение стольких месяцев и напряжение тех трех дней из-за Хирна. Он устал и обостренно реагировал на все, что было не так, как должно быть; мрачность его подчиненных, их усталость, нежелание продолжать марш — все отражалось на нем. Решение, принятое им после разведки Мартинеса, не давало ему покоя. Когда Рот упал в последний раз, Крофт повернулся, чтобы подойти к нему, но потом остановился. В тот момент он сам был слишком измучен, чтобы предпринять что-либо. Если бы Галлахер не ударил Рота, Крофт, возможно, и вмешался бы, но тогда он впервые был доволен тем, что выждал. Все его собственные промахи и маленькие ошибки представлялись ему важными. Он с отвращением вспоминал о том шоке, который произошел с ним на реке, когда кричали наступавшие японцы. Он часто вспоминал об этом бое, обо всех больших и маленьких ошибках, которые допустил тогда, прежде чем начал действовать. Впервые он почувствовал какую-то неуверенность в себе. Гора по-прежнему издевалась над ним и по-прежнему притягивала ею, но на ее вызов автоматически отвечали лишь натруженные ноги. Он сознавал, что переоценил силы взвода да и свои собственные. До наступления темноты оставалось всего час или два, а за это время им ни за что не удастся достичь вершины горы.
Выступ, по которому они шли, становился все уже. В сотне футов выше виднелась вершина хребта — скалистая, с острыми зубьями, почти недоступная. Далее горный выступ поднимался еще немного выше и пересекал хребет, а за ним должна была находиться и вершина горы. Она, видимо, была не более чем в тысяче футов над ними. Ему хотелось, чтобы вершина была у них перед глазами, прежде чем они сделают привал на ночь. Однако выступ становился опасным. Дождевые облака висели над ними, как надутые шары, и взвод пробирался почти в тумане.
Дождь здесь был более прохладным. Люди почувствовали озноб, их ноги стали скользить по мокрой скалистой поверхности. Спустя несколько минут дождевая завеса закрыла хребет, но они осторожно и медленно продвигались по выступу, придерживаясь скалистой стены. Ширина выступа теперь не превышала одного фута. Солдаты шли очень медленно, держась за траву и мелкие кусты, росшие в вертикальных трещинах скалистой стены. Каждый шаг был опасен и причинял боль, но чем дальше они продвигались по выступу, тем страшнее казалась мысль повернуть назад. Они надеялись, что вот-вот выступ снова расширится, так как не могли представить себе, что смогут еще раз пройти через места, которые уже миновали. Путь был настолько опасен, что они временно забыли про свою усталость и шли с максимальной осторожностью, растянувшись на сорок ярдов.
Время от времени они бросали взгляд вниз и в страхе отводили его. Даже в тумане была видна зияющая пропасть глубиной по меньшей мере сто футов, и ее вид вызывал головокружение. Они стали ощущать присутствие скалистых стен, покрытых липкой серой грязью, которые, казалось, были живыми и дышали подобно тюленьей коже.
Скалы производили гнетущее впечатление, вызывали панический страх и в то же время подстегивали.
Выступ сузился до девяти дюймов. Крофт напряженно всматривался сквозь туман, пытаясь определить, станет ли он шире. Впервые им встретился горный участок, для преодоления которого требовалось определенное мастерство. До сих пор их путь представлял, в сущности, подъем на очень высокую гору. Теперь Крофту хотелось, чтобы у них была веревка или хотя бы альпинистская кирка. Он продолжал идти по выступу, широко расставив руки и ноги, обнимая скалу и ища пальцами шероховатости, за которые можно было бы ухватиться.
Но вот он достиг места, где в выступе была трещина шириной около четырех футов. Между противоположными краями трещины не было ничего, за что можно было бы ухватиться, — ни кустарника, ни корней. Выступ просто обрывался и затем вновь появлялся по ту сторону трещины. В ней виднелась лишь уходящая куда-то вниз скалистая стена. Чтобы преодолеть трещину, надо было сделать всего один прыжок или даже большой шаг на ровной местности, но здесь нужно было прыгать боком, оттолкнуться левой ногой и приземлиться на правую, сохранив при этом равновесие. Крофт осторожно снял свой рюкзак, передал его Мартинесу, шедшему позади, и на мгновение заколебался, пробуя правой ногой край трещины. Затем он прыгнул боком на другую сторону, раскачивался какое-то мгновение и лишь через несколько секунд восстановил равновесие.
— Что мы, циркачи, прыгать через это? — услышал он чей-то возглас.
— Ждите здесь, — сказал Крофт. — Я пойду посмотрю, расширяется ли выступ.
Он прошел около пятидесяти футов и обнаружил, что выступ действительно расширяется. Он глубоко, с чувством облегчения вздохнул — ведь в противном случае пришлось бы возвращаться назад и искать другой путь, а он не был больше уверен, что солдаты пойдут за ним.
Крофт наклонился над трещиной и принял свой рюкзак от Мартинеса. Расстояние между краями трещины было таково, что их руки соприкоснулись. Затем он принял рюкзак Мартинеса и отошел на несколько шагов.
— О'кей, ребята, — сказал он. — Давайте перебираться сюда. На этой стороне выступ, кажется, расширяется.
Он услышал нервные смешки.
— Послушай-ка, Крофт, — с сомнением проговорил Ред, — в самом деле этот проклятый выступ расширяется?
— Да, да, расширяется, и намного. — Крофт остался недоволен своим ответом. Надо было бы приказать Реду заткнуться.
Рот, шедший замыкающим, слушал весь этот разговор со страхом. Если придется прыгать, он, конечно, промахнется. Несмотря ни на какие усилия, он не мог скрыть охватившего его беспокойства. Гнев его еще не остыл, но проявлялся теперь в более спокойной форме. Он слишком устал.
Его страх возрастал по мере того, как товарищи передавали свои рюкзаки и прыгали через брешь. Это было то самое, чего он никогда не мог делать, и им овладела паника, которую он испытывал в школьных гимнастических залах, когда ожидал своей очереди для выполнения упражнения на бревне. Его очередь неумолимо приближалась. Минетта, последний перед ним, заколебался на краю трещины и затем перепрыгнул через нее, издав слабый смешок:
— Боже, ну и акробат из меня!
Рот откашлялся.
— Посторонитесь, я прыгаю! — сказал он тихо и передал свой рюкзак.
Минетта говорил с ним, как с ребенком:
— Только не торопись, старина, осторожно. Не бойся, это легко.
Только не торопись, и все будет в порядке.
Это разозлило Рота.
— Я не боюсь! — сказал он.
Но когда он приблизился к краю трещины и посмотрел вниз, его ноги обмякли. До другого края трещины, как ему казалось, было страшно далеко. Скалистый утес под ним зловеще обрывался в безДну.
— Я прыгаю, — произнес он снова, но не двинулся с места. Когда он собрался прыгнуть, мужество покинуло его.
«Сосчитаю про себя до трех, — подумал он. — Один... два... три...»
И опять он не мог сдвинуться с места. Критическая секунда длилась страшно медленно и кончилась. Силы покинули его. Он хотел прыгать, но не мог.
Рот услышал, как на той стороне Галлахер сказал:
— Подойди к краю, Минетта, и лови этого недотепу.
Галлахер прополз под ногами Минетты, протянул руку и, глядя на Рота со злостью, сказал:
— Ну, давай! Все, что от тебя требуется, это ухватиться за мою руку. Ты ведь можешь дотянуться до нее.
Они представляли странное зрелище. Галлахер скорчился под ногами Минетты, между ними виднелись его лицо и протянутая рука.
Рот смотрел на них с презрением. Он понял теперь этого Галлахера. Бык, испуганный бык. Сейчас он мог бы кое-что сказать им. Если он откажется прыгать, Крофт вынужден будет повернуть назад. Разведка закончится. В это мгновение Рота внезапно осенила мысль бросить вызов Крофту.
Но солдаты его не поймут. Они станут оскорблять его, издеваться над ним, найдут в этом облегчение и утешение. Его сердце наполнилось горечью.