Такой же, как и ты?
Я игнорирую эту мысль и сосредотачиваюсь на лице Вани. Не знаю почему, но один взгляд на нее успокаивает беспокойство внутри.
- Мистер Маллиз? - Мимо проходит медсестра и видит меня, прислонившегося к стене.
Я выпрямляюсь и смотрю ей в лицо. - Мой папа готов?
- Вы можете увидеть его сейчас.
Я возвращаюсь в комнату ожидания.
Мама сгорбилась на своем стуле, уставившись в пол пустыми глазами. Я осторожно беру ее за плечи и поднимаю. - Они говорят, что мы можем увидеть его сейчас.
Ее колени подгибаются, когда она пытается ходить. Я обнимаю ее за талию и поддерживаю в вертикальном положении. Вместе мы направляемся в VIP-комнату, где находится папа.
Мама открывает дверь, но останавливается, когда я отпускаю ее. Оборачиваясь, она смотрит на меня. - Ты не войдешь?
- П-пока нет. - Мое сердце бьется быстрее и прячется где-то за ребрами. Я чувствую эхо собственного пульса в голове. - Я не могу ...
Мама разочарованно опускает взгляд. - Ладно, сынок. - Она похлопывает меня по руке и ковыляет сама.
Я делаю шаг вперед, когда дверь закрывается у меня перед носом, желая переступить через себя и быть рядом с мамой.
Через стеклянную панель в двери я вижу, как мама останавливается рядом с папой. Она опускается на стул, придвинутый поближе к его кровати, берет его за руку и с любовью подносит ее к своему лицу.
Окна зашторены, но проникающий внутрь свет такой тусклый, что я могу сказать, что наступила ночь. Мой отец лежит ничком на больничной койке. Он закутан в больничный халат, который ему слишком велик. А может, и нет. Может, он всегда выглядел таким хрупким, а я не замечал. Потому что в моем представлении папа был — является — Большим Злым Волком, который снес все дома, монстром, который не переставал пожирать.
За исключением того, что он не выглядит достаточно сильным, чтобы даже свистнуть в свисток прямо сейчас.
Вокруг него пищат машины. Светится кардиомонитор.
Он выглядит как отогретая смерть. Неподвижен. Уязвим.
Я никогда не видел его таким слабым.
Я отворачиваюсь от двери и прижимаюсь спиной к стене. Зажмурив глаза, я стою на страже у папиной комнаты, пока дверь не открывается.
Мама выходит, ее глаза покраснели.
Я вытягиваюсь по стойке смирно. - Мама.
- Медсестры попросили меня выйти, пока они проверят его. - Ее голос хриплый. Побежденный. - Это плохой знак, если он не очнется в ближайшие сорок восемь часов.
Я быстро моргаю, чтобы сдержать слезы. У меня нет слов, которые я могу ей предложить. Не тогда, когда я сам так расстроен.
Мама не смотрит на меня. - Я предлагаю тебе сейчас пойти домой, сынок. Немного отдохни. Ты здесь ничего не сможешь сделать.
Я качаю головой. - Это тебе следует пойти домой и отдохнуть ...
- Я не брошу его! - Мама визжит. Ее глаза вылезают из орбит. - Я не брошу своего мужа.
- Хорошо. Хорошо. - Я тяжело сглатываю. Такое чувство, что я усугубляю ее боль своим присутствием. Стоя за дверью, вместо того, чтобы войти и быть хорошим сыном. Быть таким, как Олли.
Тихие слезы текут по маминому лицу.
Я обнимаю ее, пока медсестра не выходит.
- Какие-нибудь изменения? - В отчаянии спрашиваю я.
Она качает головой. - Мы продолжим наблюдать за ним. Не волнуйтесь. Он в надежных руках.
Мама высвобождается из моих объятий и похлопывает меня по руке. - Спокойной ночи, Хадин.
Я смотрю, как она входит внутрь. Смотрю, как дверь закрывается у меня перед носом. Смотрю, как мой отец дышит через трубки. И боль внутри поднимается на такие головокружительные высоты, что я не чувствую своих ног.
Каким-то образом я вваливаюсь в комнату ожидания и опускаюсь на стул. Я чувствую себя зомби. Как будто время просто проходит мимо, но не касается меня.
Уже поздно. Часы на стене бьют три часа ночи, когда я чувствую чье-то присутствие рядом. Рука на моем плече мягкая. Теплая. Аромат духов наполняет воздух, перекрывая зловоние смерти, боли и одиночества.
- Я же говорил тебе оставаться дома, - хрипло бормочу я. Мне не нужно смотреть налево, чтобы убедиться, что Ваня здесь.
- Когда я тебя вообще слушала? - отвечает она, ее голос мягче, чем прикосновения.
Я сжимаю челюсти, чтобы скрыть от нее свое смятение. Я никогда не позволял ей — никому — видеть эту мою сторону. Гнев. Разочарование. Страх. Я не из тех, кто борется с тяжелыми эмоциями. Я - душа вечеринки. Найдите самую громкую концентрацию смеха и веселья в комнате, и я буду там.
Я не дуюсь.
Я не тушуюсь.
Я не позволяю людям видеть, как я ломаюсь.
Она вкладывает мне в руки чашку.
Я смотрю на нее. - Ты принесла мне чай?
- Это кофе. - Она указывает на него. - Ты хотел латте?
- Тебе не следовало быть здесь, Ван, - рычу я. Я не знаю, злюсь ли я из-за того, что она здесь так поздно ночью, или мне стыдно, что она видит меня в самом худшем виде.
Может быть, немного того и другого?
- Хадин, мы установили, что твои приказы мне что-то делать - пустая трата времени. Так как насчет того, чтобы притвориться, что ты уже прочитал свою гневную лекцию, и перейти к следующей части?
- Какая следующая часть?
- Та часть, где я утешаю тебя. - Ваня берет кофе из моих рук, ставит его на землю, а затем обнимает меня. Ее голова успокаивающим грузом лежит у меня на плече. - С ним все будет в порядке?
Мое сердце разбивается на крошечные кусочки, и я не могу это контролировать. Не могу контролировать свое дрожащее тело. Не могу контролировать слезы, которые отказываются оставаться скрытыми. Я не могу контролировать, как срывается мой голос.
- Я не знаю, - шепчу я. Я не могу поверить, что у меня вырвался этот неровный звук. Я не могу поверить, что вот так теряю самообладание.
- Ты злишься, - говорит Ваня. - Это исходит от тебя волнами.
- Потому что он не должен быть в этой постели. Он должен быть на ногах, проживать каждый день своей жизни, расплачиваясь за то, что он сделал с Олли. Он должен ... - Я беру свои слова обратно, потому что, если я произнесу еще один слог, из глаз потекут слезы, и тогда я действительно достигну дна.
Ваня разворачивает меня и обхватывает мое лицо своими мягкими ладонями. Ее руки пахнут маслом какао, модными духами и домом.
- Выпусти это, Хадин. Ты так долго сдерживался, и это съедает тебя изнутри.
В приемной жутковато тихо. Мимо никто не проходит. Все пациенты спят. Врачи укрылись в своих кабинетах.
Мы одни, но я чувствую себя незащищенным. Как будто все мои внутренности вытащили наружу и выставили напоказ.
Ваня снова обнимает меня. Она не отталкивает меня. Она ничего не говорит, и все же успокаивает то, что она обнимает меня, дышит вместе со мной. То, что она здесь.
Черт, я не знал, что она так сильно нужна мне, пока она не скользнула в мои объятия, как последний кусочек головоломки.
- У тебя тяжелая голова, - бормочу я через некоторое время, толкая ее голову плечом. - Из чего сделан твой череп? Из камней?
Она вскакивает и свирепо смотрит на меня. - Ты гораздо более отзывчив, когда молчишь.
Я смеюсь и глажу рукой вверх-вниз по ее спине, пока ее хмурый взгляд не сменяется неохотной улыбкой.
- Чувствуешь себя лучше? - спрашивает она.