— А что ты устроил?
— Мне ведь ничего не стоило снять с тебя все и самому раздеться, будь у меня было намерение…
— Можешь не объяснять. — Она вся вспыхнула от унижения. Неужели он и вправду не думал о насилии?
— Если уж на то пошло, да — ты меня взбесила своими феминистскими выкладками и насмешками над моей расторгнутой помолвкой.
— А что ты говорил мне?
— Я должен попросить прощения?
— Лучше расскажи мне, что произошло между тобой и Амандой.
Он долго смотрел на нее и наконец отрицательно покачал головой.
— Ты сама все всем рассказываешь о себе?
— Когда меня спрашивают, да. Почему же не рассказать? Мне ведь нечего скрывать.
Он сделал жест сдающегося — поднял руки вверх.
— Я думал, что в моих силах дать Аманде все, что она хочет. Но я ошибся. Она предпочла мне шотландского герцога, который подарил титул ей и их еще не появившимся на свет детям.
Эмме стало не по себе от его испытующего взгляда. Оказывается ее слова о женщинах, которые требуют от любимых не только денег, задели не тот его нерв, который она намеревалась задеть.
— Все же это не извиняет того, как ты со мной обошелся! — вспыхнула Эмма, и опять на глаза ей навернулись слезы.
— Наш договор остается в силе.
Даже теперь он не соизволил попросить прощения!
— Я здесь не останусь. Я твердо решила завтра уехать. Что ты скажешь дону Рафаэлю?
— Ничего не скажу, потому что ты никуда не уедешь. Клянусь, что как бы ты в дальнейшем ни подстрекала меня, я пальцем тебя не трону. Ты выступишь в роли, для которой создана. Срок нашего контракта истекает в субботу. Потом я провожаю тебя на самолет, ты летишь куда хочешь, и мы остаемся довольны друг другом.
— А если я откажусь?
— Я буду в бешенстве, дедушка в отчаянии. После болезни он еще никогда не был таким радушным. Ведь это ты совершила чудо.
— Какая же ты свинья, Луис!
Луис смиренно кивнул в ответ. Возможно, он воспринял это как своего рода похвалу.
— Ладно, я пошел чистить зубы.
Эмма влезла в ночную рубашку и плотно завернулась в одеяло. Конечно, это будет сущий ад. Но, видно, так предрешено свыше: он должен гнуть ее в бараний рог, а она повиноваться и терпеть. И потом, она жалела бедного старика, который с таким гостеприимством встретил ее в этом доме. А что будет дальше — уже не ее дело.
Бедный дон Рафаэль. А что, если он проживет дольше, чем предсказывают доктора? Тогда Луису придется сказать ему, что у них ничего не вышло. Она вздрогнула. Это, конечно, не ее дело, а Луиса, но все-таки, перед тем как им расстаться, она скажет ему, что такие-то вот игры и сводят стариков в могилу.
Луис пришел из ванной. Взял со столика стакан, отпил глоток, потом развязал пояс халата и сбросил его на пол.
Эмма оцепенела, сердце у нее заколотилось. Голый! Она так зажмурила глаза, что увидела белых мух.
— Buenas noches, guapa! — пробормотал он, как ни в чем не бывало, забираясь под одеяла и гася свет. Он как будто не отдавал себе отчета в том, что заставил ее пережить.
Она не проронила ни слова в ответ. Лежала под одеялом неподвижно, как труп. Кровать была просторная, она позволяла избежать его прикосновений. Но Эмма не могла больше тешить себя заверением, что он не прикоснется к ней. В темноте все ощущения обострены, и все те чувства, которые она испытывала, когда он повел себя угрожающе, ввернулись. Она сдвинулась на самый краешек кровати и запеленалась, как кокон, пытаясь удержать контроль над своим телом, но ее всю сотрясала нервная дрожь. От этого вскоре начала трястись вся постель.
— Что это? — прошептал Луис.
— Ничего. Все в порядке, — прошипела она и еще сильнее стала лязгать зубами.
Он долго вздыхал, крутился, потом протянул руку и ласково провел по ее спине. Она перестала дрожать и вдруг стала совсем бесчувственной.
— Эмма, — произнес он успокаивающе и многократно повторял ее имя, гладя ее по спине. Ему, верно, казалось, что в звуке имени есть для человека некое расслабляющее действие.
— Мне лучше. — Она и в самом деле приободрилась от его мягких интонаций.
— Я не обижу тебя больше, обещаю. Прости меня. Ты должна мне доверять. А теперь иди ко мне.
Эмма вскрикнула, когда его сильные руки подняли ее и перенесли на другую сторону постели.
— Ш-ш! — Он прижал ее голову к своей груди, и ее мозг стал откликаться на ритмы его сердца. — Ты не думай, что это хитрости, которыми я чего-то добиваюсь. Просто я много пережил за этот день, и мне надо успокоиться. Я очень огорчен тобой.
— Зачем же ты просил у меня прощения?
— В чем-то и я виноват. Но ты рассердила меня, заставив думать, что принадлежишь к какому-то неведомому мне и опасному типу женщин. Я слишком привык замыкаться в кругу людей своей породы. Может быть, это и плохо. Но ты должна простить меня.