— Если бы кто-нибудь исхитрился разлить по бутылкам вкус твоего рта, guapa, он стал бы миллиардером! — выдохнул Луис, оторвавшись от ее губ.
Эмма подумала, что может сказать то же самое про его рот. А он уже сладостно и больно целовал ее шею, постепенно спускаясь к ложбинке между грудей. Каким опустошающим был этот поцелуй! Она смотрела на Луиса с робостью, каждый нерв ее тела трепетал, лицо горело так, словно она пять миль проскакала бешеным галопом.
— Боишься щекотки? — шепотом спросил Луис, однако по складке его губ Эмма прочла, что он хочет знать истинную причину, почему она хочет прекращения ласки, и промолчала.
Он опять стал ее целовать, более нежно, а его пальцы постепенно подбирались к нижним пуговицам ее жакета. Она не оказала сопротивления, даже когда он спустил с ее плеч жакет и, подняв вверх руки, снял с нее кружевную сорочку.
— Прелесть! — Он взял в пальцы оказавшиеся на свободе груди и стал массировать чувствительные соски.
Его поцелуи становились все требовательнее, ее пальцы с трепетом двигались вниз по литым мускулам его тела, она все плотнее прижималась к нему и теребила его рубашку, желая избавиться от этой стеснительной преграды.
— Наконец! — выдохнула она, когда они обнажились по пояс и опять прижались друг к другу. Ее вновь изумило их несходство: смуглая кожа рядом с золотистой; мягкие округлости ее грудей и могучая мускулатура его груди; его открыто возбужденная мужественность и ее женственность, прячущаяся, но такая же требовательная.
— Ты совершенство! Во всем! — проговорил он, слегка отстраняясь и глядя на нее черными, словно сама ночь, глазами.
Эмма глянула с робостью и попросила его закрыть ей грудь простыней, но когда увидела, с каким абсолютным восторгом он на нее смотрит, то сама сбросила белую ткань на пол и улыбнулась. Впервые в жизни она чувствовала себя совершенной. Ее груди, может быть, слишком большие для ее хрупкой фигурки, были отзывчивыми и упругими, а бледная кожа, всегда напоминавшая ей здесь, что она попала в эту чужую страну с севера, была чувствительной и нежной.
Луис подступил к ней вплотную и, захватив груди, взвесил их на ладонях. Он поцеловал каждую из них, потом взял в рот один сосок и стал, словно проголодавшийся ребенок, теребить его губами.
Она взъерошила пальцами блестящие пряди его волос, думая про себя, что на этот раз все зашло слишком далеко и падение теперь уже неизбежно. Между тем «младенец», отпустив одну ее грудь, переключился на вторую.
— Эмма… красивая девочка… прекрасная женщина… — Сорвав последнее, что еще оставалось на ней и на нем, Луис снова стал поедать ее глазами.
— Черт возьми! — пробормотала она, открывая для себя новые грани его изумительной мужественности.
Эмма восхищалась Луисом и тогда, когда он был отчасти одет, но теперь просто не могла оторвать от него глаз. Вот только… У него все такое большое, а она такая маленькая! Ей сделалось страшно…
— Какой ты огромный! — сказала она, когда он лег рядом.
— Спасибо, — усмехнулся он. — Но тебе нет нужды мне льстить.
— Ничего… — пролепетала она, между тем как он приподнимался на локте и изучающе заглядывал ей в лицо.
— Не такое уж все и большое, — ласково успокаивал он. — И потом, природа все замечательно устроила: она принимает в себя его, какой бы формы и размеров он ни был.
Эмма когда-то читала что-то похожее. Можно надеяться, что это правда… Тут он притянул ее к себе, его губы и руки прогнали все страхи. Ее тело так быстро отзывалось на его ласку, что довольно было Луису большим пальцем примять острие ее груди, чтобы к ней вернулась память обо всем, что Эмма пережила с ним в разное время.
Она не думала, что возможно потребовать от него больше, чем она уже получила, пока его пальцы не погладили светлые пряди внизу ее живота и не стали погружаться в глубину. Волна томления всколыхнула каждый ее нерв. Эмма же готова была взорваться от исступленного восторга. Но стоило ей свыкнуться с одной лаской, как Луис тут же переключался на другую.
— Пожалуйста… — стонала она, притягивая его к себе. Ее тело пронзительно кричало об избавлении, и она знала: он единственный, кто может ей его дать.
— Что еще? Скажи, чего ты хочешь.
— Тебя! — застонала она, впиваясь ногтями в его плечи.
— Наконец ты это сказала! Мне предохраняться?
— Предо… — Она поглядела на него с недоумением. — Ах, да, конечно, это надо, — бормотала она, пока он вынимал яркий пакетик из-под стопки лежащего на тумбочке белья. Где ее разум? После всех прочитанных брошюр о СПИДе, после стольких промываний мозгов со стороны матери — как могла она не подумать о такой важной вещи?