— Господи, Эмма, зачем ты говоришь такие вещи?
— А как же иначе объяснить, что в день похорон дона Рафаэля ты решил вышвырнуть меня из больницы и поручил эту «черновую работу», как всегда, Рамону? — Луис стоял с раскрытым ртом. Эмма вздохнула и пошла к двери. — Тебе нужен психиатр. Ты не держишь в памяти темных страниц жизни, это болезнь.
Луис схватил ее за руку.
— Ну-ка объясни все по-человечески!
— Так я уже все объяснила, и теперь ты должен понять, почему я не отвечала на твои письма, не подходила к телефону. Я любила тебя, Луис, и возможно, осталась бы с тобой в Севилье, если бы ты меня об этом попросил… К счастью, мне вовремя открылось, каков ты на самом деле. Все рухнуло. Поздно. Я уже не могу тебе довериться.
— Господи! Значит, все твое поведение проистекает из уверенности, что я поручил Рамону выдворить тебя из Испании?
— Я же это не сочинила.
— Давай разбираться. Значит, ты поверила, что я способен на такой поступок?
Эмма кивнула.
— Я не знаю, что сказать, Эмма. Наверное, у нас в самом деле не остается надежды. Я бессилен разрушить тот образ, который ты создала. — Он отвернулся к стене, плечи у него дрожали.
— Я звонила тебе, выродок, я тебе звонила! — Она уже не владела собой. Как он может отрицать случившееся?
— Да, и какой у нас был разговор?
Луис нахмурился: может быть, ему и вправду следует усомниться в собственной вменяемости? Эмма покачала головой.
— Та женщина, которая взяла трубку, пошла тебя разыскивать и вернулась с твоим ответом.
— Что же я ответил? — Разговор принимал для Луиса какой-то совсем сюрреалистический характер.
— Что ты не хочешь со мной разговаривать и все, что желаешь мне сказать, передал с Рамоном!
— Понимаю. — Он скрежетнул зубами, но на лице его появилось подобие улыбки. — Это моя вина. Я его недооценил… Понятно теперь, почему он сбежал за границу, ему пришлось бы ответить мне за все! Когда ты поступила в «Герреро», Рамон понял, что правда рано или поздно выйдет наружу.
— Все-таки кто из нас сумасшедший?
— Слава Богу, мы оба в своем уме. — Он сжал ее руки, и горестная улыбка промелькнула у него на лице. — Каждый из нас знал лишь половину истины, вот в чем драма. Послушай, я попытаюсь составить всю картину.
— Да, слушаю.
Он стряхнул с дивана бумаги и посадил ее рядом с собой.
— На похороны дедушки приехало очень много народу. Со всех концов Испании. Рамон сообразил, что в таком столпотворении я могу не заметить его присутствия или отсутствия. Прислугу тоже позвали на отпевание в церкви и на кладбище. Только тех, кто недавно был взят на службу и плохо знал дедушку, мы попросили побыть на вилле. И вот Рамон отправился делать свое черное дело, а свою любовницу научил, как отвечать в случае твоего звонка.
— Любовницу? Кто же это?
— Одна из горничных. — Луис заскрежетал зубами от гнева. — Именно она мне сказала про твой звонок… Якобы ты просила уложить твои вещи и доставить их в больницу, а она это выполнила.
Луис взял ее за руку, и в глазах у него была такая боль, что Эмма уже не знала, как ей его успокоить. Она стиснула ему руку, нетерпеливо ожидая продолжения.
— У меня было какое-то затемнение, я ведь только что похоронил дедушку… Я сразу помчался в больницу. Рамон предложил меня подвезти, говоря, что сам я не доберусь, и я был благодарен ему за помощь. — Он горестно усмехнулся и затряс головой, как бы укоряя себя за глупость. — Ты, разумеется, давно уехала, а этот мерзавец самым искренним тоном заверял меня, что ты, возможно, еще в аэропорту. Я туда позвонил — самолет, понятно, отбыл. Нашли твоего лечащего врача, он обратился к сестре… Все были уверены, что ты убежала из больницы. А потом обнаружилась твоя записка.
— Какая записка?
Луис закусил губу.
— Из нее следовало, что ты ненавидишь меня за то, что пострадала твоя наружность.
— Ты же знал мой почерк.
— У тебя была повреждена рука, ну, и написано было соответственно — как курица лапой.
— Рамон, конечно, понимал, что я его не люблю, и платил мне тем же. Но сделать такое!
— Он отомстил.
— За что? Разве я что-то ему сделала? Я, правда, придумывала ему разные прозвища, но ведь он этого не мог знать…
— Ты чудо, guapa. — Вместо ответа он поцеловал обе ее руки. — Я люблю тебя.
Эмма чувствовала себя так, будто проглотила раскаленный уголь.
— Все-таки за что он мстил? — Ей надо было знать все до конца. Больше она не должна пребывать в заблуждении.