— Вот ты теперь точно ни хрена не услышишь, ублюдок! — зло процедила спускающаяся по ступенькам крыльца Катерина. Он подошла к неподвижному телу Бурята и в сердцах сильно пнула его ногой. — Сдох, козел?
— Один из мужиков, пострадавший в свалке меньше всего, нагнулся к буряту и зажал пальцами крупную вену, проступающую на его бычьей шее.
— Откинулся, кажись… — произнес он, не различив пульса.
— Вот и здорово! — отозвалась Катерина. — Помер Максим, да и хрен с ним! Такому дерьму туда и дорога! Ну, а вы чего вылупились, мужики? Первый раз, что ли, падаль в наших краях убираем? — Неожиданно лихо взяла она в оборот лесорубов. И любому наблюдавшему со стороны за всей этой картиной, сразу стало бы сразу ясно, кто в доме хозяин. — Давайте, поторапливайтесь, пока лишних глаз не набежало! И без того повезло, что никого постороннего нету! Все свои…
— Спасибо, родная! — Борис подошел к жене и крепко её обнял.
— Как сам? — осведомилась она у него, не переставая цепко «сканировать» взглядом округу.
— В норме… — коротко ответил муж.
— Тогда приберись, Борь, а обнимашки мы потом устроим!
[1] Балабас — голова (тюремный жаргон).
[2] Лакшовка — проститутка, пользующаяся успехом (тюремный жаргон).
[3] Цитаты из к/ф «Калина красная», реж. В. Шукшин, «Мосфильм», 1973 г.
[4] Вафля — половой член (тюремный жаргон).
[5] Цитата из кинофильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», реж. Л. Гайдай, «Мосфильм», 1965 г.
Глава 14
Сознание вернулось толчком, словно какая-то сволочь решила разбудить меня доброй зуботычиной. Я забился в болезненных конвульсиях, едва не захлебываясь едко-кислой рвотой, которой, отчего-то, оказался под завязку забит мой рот. Вывернувшись едва ли не наизнанку, да так, что слезы пошли из глаз, я сумел ухватить немного воздуха уже взвывшими от нехватки кислорода легкими. Голова разламывалась на куски, и мне стоило немалых усилий собрать её в кучу. Но мозги, все равно отказывались соображать — болезненная пульсация сводила на нет все мои усилия. Поэтому я на какое-то время затих, скорчившись в позе эмбриона и стараясь не шевелиться. Ну, и не думать ни о чем, по возможности…
Сколько я так пролежал, сказать трудно — может десять минут, а может и десять часов. Я словно впал в какую-то прострацию, во что-то среднее между сном и явью, но с полным отключением любых мыслительных процессов. Наконец, когда мне немного получшело, я первым делом ощупал свою голову в поисках огнестрельного ранения… Да-да, я вспомнил свои последние секунды до того, как погрузиться беспамятство. И в этот момент гребаный апельсин Бульдозер держал волыну у моего виска. И я готов был поставить на кон, что угодно… Да просто падлой буду, если это не так! Я видел, как его палец потянул спусковой крючок… И моя голова должна была пополниться как минимум еще одной дырой, не предусмотренной ни господом Богом, ни природой.
Но к моему глубочайшему изумлению, голова оказалась абсолютно целой и невредимой. Более того, заросшей густым волосом! Тогда, как я уже лет тридцать являлся обладателем большой «зеркальной» плеши, к семидесяти годам превратившей мою черепушку в идеальный бильярдный шар. Так что этого попросту не могло быть… Но раздумывать над этими странностями не давала чудовищная головная боль, которая, хоть слегка и улеглась, но все равно продолжала молотить гигантскими кувалдами в мои виски, а в глазах все двоилось, плыло и вращалось.Я полежал еще немного, дождавшись, пока боль вновь слегка приутихнет, а после попытался подняться на карачки.
Едва я изменил свое положение, утвердившись над полом на четыре мосла, желудок судорожно сжался, и меня опять вывернуло, но уже ярко желтой желчной массой. После рвотного спазма стало немного полегче, разбегающиеся глаза удалось сфокусировать и осмотреться. Стараясь, как можно медленнее вращать головой, я оценил окружающую обстановку — и она, честно признаться, меня совсем не порадовала. Я находился в каком-то явно заброшенном деревенском доме, с огромной, закопченной и давно не беленой печью. Пол с рассохшимися, а местами и вовсе прогнившими и провалившимися досками. Кучи мусора, каких-то тряпок, комья засохшей грязи. Стены, затянутые паутиной, с обвалившейся местами штукатуркой и почерневшей дранкой, видневшийся в проплешинах. Затхлый запах нежилого помещения и кошачьей мочи перебивал даже кислую вонь моей свежей блевотины.
Что же произошло? Что со мной? Где я? — Эти мысли пытались пробиться сквозь пульсирующую головную боль, но я еще плохо соображал, поэтому попытался просто подняться с заблеванного пола. Уцепившись слабой рукой за обнаружившееся рядом ободранное кресло, я умудрился вздернуть себя на подрагивающие ноги. Голова закружилась, и я, упав на продавленные подушки старого кресла, вновь вырубился.