Здесь следует сказать, что учитель Ворличек лгал с легкостью работника Местного национального комитета, докладывающего о количестве часов, отработанных добровольными бригадами. По-видимому, он готовился к этому долго и добросовестно, гораздо тщательнее, чем к урокам литературы в девятом классе, может быть, даже упражнялся перед зеркалом, так как его лицо оставалось абсолютно спокойным и ничуть не краснело.
- На третий день я закончил работу и осторожно, по кусочкам перенес прадедушку домой, - продолжал свой рассказ Ворличек. - Из вечера в вечер я очищал кости, мыл их в разведенной соляной кислоте и пропитывал специальными растворами, так что вонь от них стояла умопомрачительная, но сделать это было необходимо, чтобы найденный охотник не рассыпался. Тому, кто пролежит в земле двадцать тысяч лет, свежий воздух может повредить. К работе над топором, ножом и медвежьими зубами я приступил лишь через неделю. От могилы к этому времени и следа не осталось, бульдозер сровнял ее, и дорогу у Белых Камней уже засыпали щебенкой. Когда такой обтесанный каменный топор лежит в витрине под стеклом с инвентарным номером, он превращается в экспонат, никто подле него обычно не останавливается и над ним не задумывается. Тигр, пахнущий нафталином, не вселяет страха, разве что вызывает сожаление. Не знаю, что мне тогда взбрело на ум, но я пошел с найденным топором в сад, взял ореховый сук толщиной пальца в два, насадил на него топор, крепко, крест-накрест привязал его веревкой, чтобы это выглядело постариннее, и вдруг у меня вместо мертвого экспоната оказалось оружие. Оружие, которое можно взвесить в руке, размахнуться им, вращать над головой так, что воздух свистит. Но достаточно было вообразить пещерного медведя в два с половиной метра ростом, зубы которого украшали левую ногу охотника, или мамонта - и это оружие сразу стало казаться гораздо легче. Нет, обучение литературе более солидное занятие. Вечером я занялся ножом. Счищал один за другим тоненькие слои земли, и через полчаса мне стало ясно, что тут что-то не так. Если бы в этом куске в пять сантиметров толщиной находился обычный каменный нож, сделанный, скажем, из кремня, я, сняв два сантиметра, уже добрался бы до него. Но никто не убедит меня, что в эпоху палеолита могли обтесать камень до толщины одного сантиметра и чтобы он при первом же ударе не сломался. Поэтому я примирился с мыслью, что этот "нож" - лишь случайно спекшийся кусок глины, внутри которого ничего нет. Но все же осторожно, по десятым долям миллиметра, продолжал очищать его. Вдруг мой инструмент наткнулся на что-то твердое. У меня даже руки вспотели. Что же это за нож? Из чего мог доисторический охотник вырубить, вырезать или вытесать такое тонкое лезвие? Из кости? Может, он нашел случайно кристалл такой странной формы? Уж не сапфировый или рубиновый это нож? Вот было бы открытие, подобного которому нет в Европе, да и во всем мире! Единственное исключение - ацтекское культовое оружие. Мне вспомнились глаза нашего доцента, Поуздржанская Вендула и я сказал себе: не сходи с ума, под слоем глины, вероятно, какой-нибудь случайный камешек или что-нибудь в этом роде. Так уж и попадется именно тебе мировая сенсация. И все-таки никакие трезвые рассуждения меня не успокаивали. Я погрузил долото в последний слой, прикрывавший таинственное оружие. Долото провело борозду, и в ней блеснуло что-то зеленое, отливавшее серебром. Нож был металлический! Металлический, товарищ журналист, и этот металл за десять или двадцать тысяч лет не заржавел! Явная бессмыслица, согласитесь сами. Насколько мне известно, в эпоху палеолита не было народного предприятия "Сандрик Антикорро". Или нержавеющей золингеновской стали. Уж не менять ли из-за этого ножа всю периодизацию истории? Не было ли после каменного века - века нержавеющего металла, а затем уже наступили бронзовый и железный? Но как этот металл попал в могилу охотника? Не мог же кто-то просто для развлечения вырыть в земле узкую щель в два метра глубиной, опустить в нее свой карманный нож, затем снова ее засыпать, затоптать все следы? Тоже вздор. А может, я грубо ошибся в установлении возраста скелета и это просто убийство пятидесяти- или столетней давности? Но кто стал бы зарывать современника Неруды в лесу, да еще так глубоко, и положил бы ему в могилу, кроме этого ножа, каменный топор и медвежьи зубы? Только сумасшедший! Он, бесспорно, не был таким шутником, как мы, когда устраивали свою проделку с карикатурой на Вестоницкую Венеру. Каждый шутник хочет видеть улыбающиеся лица современников, никто не станет зарывать свою шутку в лесу на двухметровой глубине, никого не интересует смех далеких потомков, в котором он не мог бы принять участие собственным хохотом или ханжески коварным молчанием. А может, над древней могилой охотника находилась более поздняя и оттуда сквозь какую-нибудь щель провалился этот нож? Но как мог он очутиться именно у правого бедра рядом с топором, куда мертвому воину кладут его оружие? И почему Кулган не наткнулся своим бульдозером сначала на более поздний скелет? Нет, и это объяснение не выглядит разумно, уж не говоря о том, что сталь или железо за два столетия проржавели бы до неузнаваемости. Двухсотлетняя подкова становится пористой и мягкой, как гриб. А нож пролежал в земле двести столетий. Он не золотой, не платиновый, иначе долото расцарапало бы его, а он остался совершенно гладким. Что же это за металл? Чем больше я размышлял, тем больше вопросов у меня возникало. Выдерживало критику лишь первое предположение, самое простое и наименее постижимое: скелет, топор и нож попали в могилу одновременно. Тогда остается выяснить только небольшую деталь: каким образом в эпоху, более далекую от открытия металлов, чем вавилоняне от телевидения, у бедра охотника, не бывшего, по-видимому, вождем, очутился металлический нож? Быть может, что-нибудь объяснит форма ножа, надо поскорее счистить всю образовавшуюся на нем земляную корку... Но тут я вовремя остановился. Химический анализ оболочки может помочь установить возраст ножа. Я побежал в дом почтмейстера, хотя был уже одиннадцатый час, и заказал разговор с Институтом археологии Академии наук. Остальное вы, вероятно, знаете, товарищ журналист, особенно если беседовали с кем-нибудь в институте.
Журналист действительно побывал в Академии и застал там всех такими растерянными и взволнованными, услышал такую уйму разноречивых мнений, споров, взрывов негодования, увидел такое недоуменное пожатие плечами, что почувствовал себя скорее в сумасшедшем доме или в парламенте времен Великой французской революции, чем среди сдержанных и деловитых археологов. Поэтому, вытянув у ученых как можно больше информации о скелете, топоре и ноже и получив фотографии, он поехал на место находки к учителю Ворличку. Ворличек, если только он не был мошенником или авантюристом, первым видел эти вещи, все вместе, в их первоначальном состоянии, и потому его точка зрения была для журналиста важна.