Бесплатный обед, которым так гордился наш вечно чему-то ухмыляющийся усатый ректор, оставлял желать лучшего. На первое обычно давали скучные щи или – верный признак дешевизны – суп из перловки, на второе – макароны с зеленоватыми сосисками, да еще был набивший оскомину теплый компот из сухофруктов. Я чаще всего воздерживался от принятия такой пищи или отдавал что-нибудь Наине по ее просьбе – она уплетала институтские обеды за обе щечки.
После занятий я провожал ее в МГУ (от литинститутской общаги уважающей себя девушке лучше было держаться подальше), или мы отправлялись бродить по окрестностям – на улицу Строителей (через несколько лет я ездил сюда к одной своей любовнице, фригидной студентке-заочнице высоченного роста), проспект Вернадского, куда-то еще. Шли, держась за руки, почти не разбирая дороги, уходили от Университета в любую сторону, возвращались, кружили у здания Второго гуманитарного корпуса, где Наина время от времени подрабатывала у старшего брата, бритоголового амбала, державшего в фойе книжный развал. Темнело все раньше, и на смотровой площадке, куда мы обычно забредали, чтобы целоваться, вечерами дул уже сильный, пронизывающий до костей ветер.
У меня все сильнее болело в паху, а долгожданное событие никак не происходило. То у Наины ночевал ее брат, то в соседней комнатке происходила драка, и мы убегали на лестницу. В выходные Наина всякий раз уезжала в свое Протвино, к матери и сыну – я несколько раз сажал ее в междугородный автобус у метро «Южная». Загвоздка была еще и в том, что мне никак не удавалось выпить с Наиной – она при мне не притрагивалась к спиртному, а я оказался совершенно не способен без него обрести должную решимость.
Так продолжаться дальше не могло. К тому же опытная и смазливая Наина знала гораздо больше о поцелуях и объятиях, чем неуклюжая Маша. Она обвивалась вокруг меня змеей и засовывала свой язык так глубоко в мой рот, что чуть ли не облизывала гланды. И она не стояла, как пень, а все время двигалась, двигалась, елозила промежностью по моему выставленному вперед бедру. Разумеется, и речь ее была совершенно другой. Раскрасневшаяся, безумно желанная, она шептала мне в горевшее огнем ухо о том, как обмажет мой член сладкой пеной для кофе и начнет его медленно облизывать… В такие-то моменты я терял всякое представление о пространстве и времени, и если бы тогда кто-нибудь вдруг спросил, как меня зовут, боюсь, я лишь с трудом смог бы вспомнить свое имя.
В один из последних теплых дней мы с Наиной отправились в ДК имени Горбунова на концерт любимого обоими «Аквариума». Пока Гребенщиков, сексапильный дядька с длинными волосами и в клетчатом пиджаке, стоял над нами на сцене, как аист, на одной ноге, мы извивались в меломанско-половом экстазе вместе с плотной толпой внизу, подпевая: «С ними золотой орел небе-е-есный, чей так светел взор незабыва-а-е-емый!». В это время Наина с силой прижималась своей попкой к моему члену, крепко упертому в брючный пояс.
Да, так не могло продолжаться дальше. И вот, наступил момент, когда звезды сошлись – в последний день сессии студенты решили всем курсом отправиться в Серебряный бор, на дачу к одному из наших мальчишек.
Мы встретились с Наиной в метро, на троллейбусе добрались до Серебряного бора, долго плутали, но нашли нужный участок, где на поляне перед дачей уже собралось большинство однокурсников. Я притащил с собой из дома гитару. Под шашлычок, то и дело поспевавший на костре, хором пелись песни, пились вино и водка. Сладкий дым взлетал к крыше, где на законном месте «конька» красовалась деревянная, крашеная в белое МХАТовская чайка (хозяин, учившийся на семинаре драматургии, сообщил нам, что имеет отношение к этому театру, мы – верили).
Темнело. Вокруг костра начались пляски. Кто-то уже лежал без памяти под кустом. Большинство, понимая, что дороги к троллейбусной остановке в темноте и в подпитии запросто не найдешь, решило переночевать на гостеприимной даче, но тут выяснилось, что в доме нет света. Мы с Наиной, на этот раз как следует выпившей, ощупью бродили вместе с толпой по темным комнатам. В одной из комнат я нащупал что-то мягкое – матрац! Он был положен на сетчатую железную койку. Вдруг под матрацем что-то зашевелилось – кто-то опередил меня, лег на койку, прикрылся от холода сверху матрацем и теперь заворочался.
С трудом мы выбрались из дома. Тут я увидел, что костер потух и в навалившемся со всех сторон доисторическом мраке лежат, ползают, бесцельно слоняются живые существа, мои однокурсники. Вдруг кто-то потянул меня за рукав куртки и заговорил загробным голосом Зои Смирновой, слегка заторможенной студентки-поэтессы:
- Ты собрался уехать? Возьми меня с собой.
Я обещал это голосу.
Но прежде чем попытаться выбраться отсюда, надо было взять себя в руки. Наина покорно следовала за мной, изредка чему-то посмеиваясь.
- Так, – сказал я, обращаясь к самому себе. – Так, так, так…
Вдруг участок осветился из-за забора – подъехала машина. От деревьев и людей на траву пали длинные черные тени.
- Эй, кто тут? В чем дело?
Это крикнул мужчина, вышедший из автомобиля и распахнувший калитку. Я выступил вперед.
- Извините, мы тут… на даче… у друга.
- У какого еще друга? Что за бред? Это моя дача! Что вы все тут делаете? Сейчас я вызову милицию!
Слово «милиция» подействовало на меня тонизирующе – не собираясь вдаваться в дальнейший разговор и разбираться что здесь к чему, я, однако, тотчас же заподозрил, что пригласивший нас парень имеет не самое прямое отношение к МХАТу, дернул за руку Наину и мы вылетели с участка мимо начинавшего орать приезжего мужика. Искать гитару было в этой ситуации контрпродуктивно.
Оказавшись снова в темноте, но уже далеко на улице, мы почему-то долго смеялись, то и дело хватаясь друг за дружку, а потом в обнимку двинулись к заговорщически подмигивающим вдали фонарям.
Через полчаса на задней площадке троллейбуса Наина, постанывая от рвущегося из нее желания, уже всасывалась в меня. Я мял ее тело, как глину. Ни о чем не сговариваясь, мы поехали ко мне домой.
Дверь открылась.
- Это Наина. Она будет ночевать у нас.
Мой собственный голос казался мне незнакомым.
Мама поздоровалась с Наиной, но глядела при этом на меня.
- Ты что, выпил?
- Да, немного. А что тут такого? У нас была вечеринка в институте.
- Понимаю. Но почему ты не позвонил за весь день ни разу? Я уже собиралась обращаться в милицию! Ты смотрел на часы? Два часа ночи!
- Милиция… Милиция…
- Иди немедленно умойся. А вы, Наина, проходите на кухню. Вы вместе учитесь?
Мама напоила нас чаем. Освеженный душем, я нашел в себе силы выдать Наине полотенце, отправить ее в ванную, а сам в это время раздвинул диван и постелил свежее белье. Потом, подумав, достал еще один комплект белья и постелил его на диван в другой комнате.
Когда Наина, обернутая полотенцем, вошла в мою комнату, я уже сидел в кресле нога на ногу и с самым решительным видом.
- Мне нужно раздеться.
- Нет проблем.
- Но ведь ты же смотришь!
- Я могу отвернуться.
- Как хочешь.
Наина быстро сбросила полотенце и нырнула под одеяло. На мгновение мелькнуло ее обнаженное тело. Я начал, пыхтя, стягивать через голову водолазку.
- Что ты делаешь?
- Не видишь, раздеваюсь.
- А почему ты раздеваешь здесь, если собираешься лечь в другой комнате?
- Я собираюсь… собираюсь лечь спать с тобой.
Джинсы лежат на полу. Я в одних трусах делаю шаг к дивану. Одеяло скользит в сторону. «Помоги, помоги мне, – шепчу я, стыдясь всего на свете. – Что, что, что мне делать дальше?»
Увы! Это только в развратных книжках молодые любовники соединяются с легкостью розетки и штепселя. В реальности же первый полноценный секс, во всяком случае для мужчины, чаще всего заканчивается, едва начавшись. Нет, со мной не произошло чего-то преждевременного. Скажем так: я задохнулся от восторга. Даже молодому организму установлены пределы достижимого. А когда в этот организм влито чрезмерное количество черт знает какого пойла… Да еще прибавьте поздний час… Короче, неудивительно, что жеребец в последний момент отказался нестись галопом и, самовольно удалившись в стойло, рухнул там как подкошенный.