– Простите, у меня голова раскалывается.
Арнетта Моузбли подошла к своему столу, выдвинула ящик и вынула из него украшенную эмалью коробочку. Из нее она извлекла таблетку, в которой Ева узнала стандартную пилюлю от головной боли, налила себе стакан воды и, сев за стол, выпила.
Таблетка не только поможет унять головную боль, подумала Ева, но и даст Моузбли выиграть несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями и решить, что и как говорить.
– Я пришла в семь, точнее, в самом начале восьмого. Честно говоря, смерть Крейга Фостера породила большую тревогу среди родителей и членов совета директоров. У меня было несколько совещаний, поэтому я сегодня пришла пораньше, чтобы заняться накопившимися делами.
– Включая процедуру расторжения трудового договора с Ридом Уильямсом?
– Да. – Директор Моузбли поджала губы. – Сейчас это кажется жестоким, но выбора у меня не было. Он обвинен в хранении запрещенных веществ и находится, вернее, до сих пор находился, под подозрением в убийстве Крейга Фостера. Он представлял собой фактор недопустимого риска для наших учеников. Что я ему и сообщила совершенно недвусмысленно еще вчера, когда он вернулся в школу.
– Вчера? Он вернулся сюда после слушания в суде?
– Совершенно верно. Первоначально я предложила ему взять отпуск, но он настаивал на продолжении своей работы, как будто ничего не случилось. Хотя к тому времени большинство учеников уже покинули школу, я опасалась, что он устроит сцену, и попросила его поговорить со мной здесь. С глазу на глаз.
Арнетта Моузбли поправила волосы и одернула жакет.
– Буду с вами откровенна: это был неприятный разговор. Я объяснила ему настоятельную необходимость пресечь дальнейшее распространение скандала. Уже троих детей родители забрали из школы и потребовали возврата денег за их обучение. Если станет известно, что наш преподаватель арестован… – Она замолкла на полуслове и покачала головой.
– И как он это воспринял? – спросила Ева.
– Болезненно. Я имею право своей властью отстранить учителя от работы по подозрению в незаконном или аморальном поведении, но полное расторжение трудового договора требует более сложной процедуры. Он это знал. Он заявил, что с помощью своего адвоката и профсоюзного представителя задушит в зародыше любую нашу попытку – он имел в виду меня и наш совет директоров – его уволить.
– Ну а вам это, конечно, не понравилось.
– Разумеется. Решительно не понравилось, – повторила директриса, негодующе сверкая глазами. – Я ни минуты не сомневаюсь, что мы добились бы увольнения, но из этого мог бы выйти безобразный скандал. Что, в свою очередь, привело бы, вне всякого сомнения, к потерям все новых учеников.
– И к потере дохода.
– Да. Без дохода мы не можем обеспечить тот уровень образования, которого вправе ждать от нас наши ученики.
– И тем не менее сегодня он пришел сюда. Вы поссорились с ним на территории бассейна? Вы этим утром пользовались бассейном, директор Моузбли. – Моузбли заморгала, и Ева выдержала паузу. – Ваше полотенце, все еще влажное, было в корзине для белья в раздевалке. На женской половине. Одно полотенце.
– Как я уже говорила раньше, я часто плаваю по утрам. Я видела Рида, когда выходила из бассейна. Да, вы правы, мы с ним крупно поговорили. Я заявила, что не желаю видеть его на территории школы, а он в ответ сказал, что собирается поплавать, потом выпить кофе с булочкой и приступить к работе.
– Вопреки вашей воле, – подсказала Ева.
– Он вел себя чрезвычайно самоуверенно, даже нагло. Я не отрицаю, что мы поспорили и что я была крайне возмущена. Но он нырнул в бассейн и был жив-здоров, когда я уходила. Я приняла душ, оделась и прошла прямо сюда, чтобы связаться с председателем совета директоров и доложить о сложившейся ситуации.
– В котором часу это было?
– Примерно около восьми. Я пришла в свой кабинет и сделала звонок. Закончив разговор, я попросила Эрика… мистера Доусона… взять на себя класс Рида на четвертом уроке. Кроме того, я поговорила с Мирри и Дэйвом. Они разобрали остальные уроки Рида. – Арнетта остановилась и вздохнула. – Это настоящий кошмар – такая перекройка расписания. Я хотела дождаться, пока Рид выйдет из раздевалки: дать ему еще один шанс уйти по-хорошему. Если бы этого не случилось, я собиралась, как и предписано нашим уставом, вызвать охрану и выпроводить его из здания. Я не знала, что сестра Бреннан позвонила девять-один-один, пока бригада медиков не ворвалась в здание. Я не знала, я понятия не имела о том, что случилось.
– Вы уже знаете наш порядок. Мне нужны имена всех, кто был в здании между семью и половиной девятого. Мы с напарницей начнем опрашивать свидетелей.
– Но это же был несчастный случай.
Ева усмехнулась:
– Вот и о Фостере вы говорили то же самое.
Что касалось персонала, заметила Ева, все было почти точно так же, как в прошлый раз. Зато чрезвычайно любопытно было узнать, что Аллика Страффо отметилась на входе вместе с дочерью в семь тридцать две, а на выходе – только в восемь двенадцать.
По данным Евы, смерть Уильямса наступила в семь пятьдесят.
Она раздумывала об этом, готовясь опрашивать Мирри Хэлливелл.
– Не знаю, сколько еще мы сможем вынести, – начала Мирри. – Эта школа напоминает морг. Как будто она проклята. Простите за мелодраму, но я так чувствую.
– Почему вы сегодня пришли так рано? Вы отметились на входе в семь пятнадцать.
– Что? А-а, драмкружок. Мы встречаемся до начала уроков. Обсуждаем, просматриваем некоторые видеосцены из «Нашего городка».
– Мне нужен список всех присутствующих. Учеников и персонала.
– Да, конечно, без проблем. Из персонала была только я.
– Во время этой встречи вы покидали зал?
– Нет. Я была там с семи тридцати до восьми пятнадцати. Честно говоря, я пришла в зал даже чуть раньше семи тридцати – мне надо было установить проектор – и задержалась после восьми пятнадцати. Я узнала о Риде, только когда вернулась в свой класс.
– Вы знали, что вчера Уильямс был арестован.
– Об этом все знали. – Мирри пожала плечами. – Не могу сказать, что меня это удивило. Могу даже признаться, хотя это, наверно, нехорошо с моей стороны, что испытала легкое злорадство. Он нарывался, понимаете? Но чтоб такое? Вот так утонуть – это чудовищно. Я просто не понимаю, как это могло с ним случиться.
– Нам надо побеседовать с прелестной и хрупкой миссис Страффо. – Ева села за руль. – Интересно, как она восприняла иронию ситуации? Ее мужу пришлось защищать мужчину, с которым она кувыркалась в постели. И еще меня интересует, какого хрена она торчала в школе сорок пять минут.
– Ее не было в списке родителей, присутствовавших на театральной репетиции, который нам представила Хэлливелл. – Пибоди заерзала на сиденье, устраиваясь поудобнее и глядя прямо перед собой сквозь ветровое стекло. – Ну, как обстоят дела?
– Какие дела?
– Я… э-э-э… чисто случайно включила утром телевизор, пока доедала бублик, и застала этот дурацкий кадр – блондинку с Рорком. Любой мог понять, что это параша.
– Тогда какого черта ты об этом заговариваешь?
– Извини.
– Нет, – заговорила Ева после паузы. – Нет смысла нападать на тебя за это. Просто сейчас не время и не место. И мы не будем об этом говорить, потому что это не имеет отношения к делу. Ясно?
– Ясно.
– Я не могу думать об этом сейчас, – добавила Ева после еще одной мучительной паузы. – Это не должно мешать расследованию.
– Ладно, я скажу еще только одно, после чего закрываем тему. Параша.
– Ты это уже говорила, но все равно спасибо. Так почему миссис Страффо именно сегодня сама повела ребенка в школу? Почему не нянька?
– У таких, как они, нянек не бывает. У них рангом повыше: au pair.[6] Хороший вопрос.
Ева остановила машину перед домом.
– Вот давай и зададим этот вопрос.
Пришлось пробиваться через швейцара, пытавшегося их не пустить.
6
Буквально: на равных правах (фр.). Так называют молодых людей, приезжающих из-за границы, живущих в семьях и присматривающих за детьми в обмен на стол, квартиру, карманные деньги и возможность изучать иностранный язык.