Северус ухмыляется и опускает на мгновение взгляд, после чего снова смотрит на Розамунд.
— Приезжай на выходные, — просит он, — только…
— Заранее писать, на какие именно, — машет она рукой. — Знаю я все, знаю.
Розамунд отворачивается, скрещивая руки на груди, и смотрит куда-то в соседний двор. Северус видит, что у нее снова блестят глаза. Мужчина кивает и возвращается к автомобилю, усаживаясь на сидение и закрывая дверь.
Он видит, как Розамунд провожает их машину взглядом, пока она не скрывается из виду.
Дорога пролетает незаметно. Дейзи занимается своими делами, рисует и показывает результаты Северусу, за что он ее хвалит, потому что получается все лучше и лучше. Дейзи засыпает прямо у него на руках, и это кажется таким новым и странным, что этому не подобрать слов.
Северус просто смотрит на то, как она спит, как трепещут ее ресницы, и размышляет. Дочь. У меня есть дочь. Маленькая девочка, которая носит мою фамилию и спит на моих руках. Дочь.
Я отец.
От вокзала до дома Северус снова просит транспорт, потому что не стал бы подвергать опасности Дейзи и втягивать ее в трансгрессию. Это может быть опасно для жизни. Уже почти подъезжая к дому, Северус задумывается о бытовых вещах.
В доме холодно, он не был там долгое время. И за продуктами следует сходить. И Моди нет. Сначала все эти бытовые неурядицы здорово его пугают, но в скором времени он берет себя в руки.
Нет ничего такого, что нельзя было бы решить. Он справится.
Северус уверен, что справится.
Добравшись до поместья, Северус платит водителю и отпускает его домой. Взяв сумки Дейзи в одну руку, а ладонь дочери в другую, Северус входит на участок. Он помнит, что не ставит защитное заклинание на ворота, поэтому спокойно проходит к дому.
Занимается закат. Дейзи устала и наверняка хочет есть, этому стоит уделить большее внимание. Северус достает ключ из кармана мантии и вставляет в скважину.
И хмурится, когда даже не успевает провернуть ключ, а дверь уже открывается.
— Встань за мной, — заводит Северус дочь за ногу и, оставив сумки на крыльце, достает волшебную палочку, осторожно открывая дверь.
Из дома на улицу идет тепло. Пахнет жареным картофелем и шарлоткой. Северус открывает дверь сильнее и замирает. Она стоит возле статуи спиной к ним и протирает ее от пыли, суетливо прикасаясь к каждой детали.
— Мамочка!
Голос Дейзи эхом разбивается под потолком просторного холла, и Гермиона оборачивается. Водопад ее пушистых волнистых волос падает за спину, и девушка лучезарно улыбается, присаживаясь на корточки и раскрывая руки, когда Дейзи мчит к ней со всех ног.
— Мамочка, ты здесь, — задыхается от счастья Дейзи, крепко обнимая ее за шею.
— Конечно, здесь, — обхватив ее лицо ладонями, звонко целует она дочь в обе щеки и гладит по волосам. — Где же мне еще быть? Я же обещала, что скоро вернусь.
Дейзи обнимает ее снова, и Гермиона, подняв взгляд, замечает на пороге застывшего супруга, который смотрит на нее во все глаза. Сердечный ритм тут же сбивается.
— Тебя еще кое-кто хочет видеть, — выпуская дочь из объятий, сообщает Гермиона.
Эльфийка появляется на пороге кухни, тепло улыбаясь.
— Моди! — вопит Дейзи, срываясь с места.
Гермиона провожает девочку взглядом, зная прекрасно, что Моди о ней позаботится, поэтому поднимается с места и, обхватив себя руками, медленно направляется к своему мужу, не отрывая от него взгляда.
Лишь когда она проходит близко к нему, направляясь к выходу из дома, им приходится оторвать друг от друга взгляд. Гермиона проходит чуть вперед и разворачивается на каблучках туфель.
Северус стоит в двух метрах от нее.
Они оба молчат, собираются с мыслями, а сказать ведь надо. Столько всего надо сказать, что даже слегка подташнивает. Их слова висят в воздухе, руку можно протянуть да сжать между пальцами, но сил нет на это ни у одной, ни у второго.
Разве что…
— Я сказал много глупостей тогда, — начинает Северус.
Разве что кто-то из них наконец начнет.
— Это все потому, что я… — Северус задыхается словами, глядя на нее.
Такую утонченную, взрывную и нежную. Импульсивную, жесткую, сердечную и живую. Он всегда лишь думал о ней. Теперь он хочет сказать ей то, о чем целый год думал.
— Я клянусь, — решается он, глядя ей в глаза, — я не любил так никогда в своей жизни.
Гермиона смотрит в глаза мужу, насмотреться не может. Моргать боится, вздохнуть лишний раз, только бы не пропустить ничего. Только бы слышать каждое его слово, только бы видеть каждую черту его лица.
— Я никогда не знал чувства ревности так сильно, как это случалось с тобой, — продолжает Северус. — Меня никогда так не тянуло к человеку.
В животе все сжимается, сердце стучит в груди так сильно, что потеют ладони, а все тело бьет дрожью. В глазах встают слезы от осознания, как долго они оба молчат о том, о чем стоит говорить.
— Я знаю, что бываю груб, — чуть хмурится Северус, — что бываю несносен и жесток, — он замолкает на мгновение, а после опускает взгляд. — Я знаю, что не достоин тебя, но, пожалуйста… Если бы ты дала мне шанс доказать тебе, что я готов сделать все, — поднимает он взгляд, — чтобы…
Ее тепло врывается в его личное пространство, а мягкие губы накрывают его собственные. Она сжимает пальцами его мантию на груди, прижимаясь к нему всем телом, а он обхватывает ее лицо ладонями, утягивая в поцелуй.
Северус целует сам. С бесконечным трепетом, с бушующей нежностью и горячим сердцем. Целует свою жену и понимает, что целовать в этом мире хочет только ее и никого больше.
Гермиона целует его в ответ, зажмурив глаза и мягко втягивая в себя его верхнюю губу. В легкие попадает запах его одеколона, от чего сердце начинает заходиться в сумасшедшем ритме. Ее разрывает от безмерного счастья.
Они прикасаются друг к другу лбами, когда прекращают поцелуй, и не открывают глаза. Гермиона медленно расцепляет дрожащие пальцы с его мантии и теперь плавно водит по материалу ладонями. Северус опускает руки вниз и мягко касается ее талии пальцами, прижимая к себе ближе.
Он чувствует пульс у нее в солнечном сплетении и по линии живота прямо через ткань одежды, когда она чуть прогибается ему навстречу.
— Прости мне мою импульсивность, — негромко произносит он, когда продолжает водить пальцами по ее спине, — мне не следовало говорить то, что я сказал на вокзале.
— А ты прости, что не сказала про учебу, — сразу отзывается она, чувствуя дыхание мужа на своей щеке. — Ты имел право знать, просто я…
И все, и нет слов.
Гермиона не знает, как объяснить ему, почему она молчала. Почему боялась все потерять. Северус не представляет, как объяснить ей, что он боялся ее неискренности и ухода сильнее всего на свете. Впервые за долгое время он понимает то, о чем она не может сказать. И она тоже.
Теперь они оба чувствуют друг друга на иной волне и понимают причины своих поступков.
И Северус кивает:
— Я понимаю.
— И прости мне мою наивность, — на мгновение зажмурившись чуть сильнее, произносит она, — я ведь почти поверила твоим словам…
Гермиона поднимает голову и открывает глаза. Весь мир становится яркий, подернутый синеватой дымкой, потому что солнце успевает пригреть ей веки. Северус смотрит на нее в ответ.
— Каким?
Смотрит в ее распахнутое карее море. И как ее зрачки жадно пульсируют навстречу ему. Он не представляет себе, даже предположить не может, что выдает себя точно таким же образом.
— Что я не нужна тебе, — шепчет она.
Они друг другу много глупостей наговорили, оба признают это. Это была глупость, была ложь. Такая неумелая, глупая ложь, что диву даешься. Сейчас они стоят рядом, смотрят друг другу в глаза и своими извинениями говорят вслух о том, что любят друг друга.
Даже Гермиона, которая эти слова всегда боялась вслух сказать.
За этот год многое случилось. А их прощание на вокзале… Что ж, они оба погорячились. Поторопились с выводами. Оступились. Это нормально. Нормально совершать ошибки. Это жизнь, мы не можем быть ко всему готовы.