Ее слова Гермионе никак не помогали. Она приняла решение, как Джинни кажется, еще до того, как обо всем ей рассказала.
— Помнишь, я рассказывала тебе о ее намерениях? — находит в себе силы на диалог девушка.
Гарри задумывается.
— Выйти замуж? — предполагает он.
Джинни чувствует, что еще секунда, и она взорвется.
— Да, Гарри, выйти замуж, — саркастично шикает она. — Проснись, Мерлина ради, вторая половина дня!
Поттер старается вспомнить все детали разговора.
— За Снейпа? — осторожно спрашивает он.
— Да, за Снейпа, — хватается Джинни за голову. — Ох, Мерлин, что же она сделала!
Гарри непонимающе осматривает пустую гостевую спальню, в которой Гермиона жила почти целый месяц. Без ее вещей помещение кажется совсем необжитым, каким-то серым и безликим.
Поттер искренне надеется, что все это неправда. И на самом деле Гермиона не сделала этого.
— Напиши письмо ему домой, — предлагает Гарри.
Джинни вскидывает голову. В глазах загорается надежда на лучшее.
— Адрес есть? — торопливо спрашивает она.
— Да, был где-то, — кивает он, — сейчас.
Гарри достает из заднего кармана брюк записную книжку и листает страницы. Джинни нетерпеливо вскакивает с места и подходит к нему, склоняясь рядом. Волшебник останавливает палец на заветной строчке.
Джинни выхватывает блокнот и со всей страстностью целует Гарри в щеку, со всех ног убегая на кухню. Схватив перо и чернильницу, она надеется, что не опоздала, и к утру сова доставит письмо в дом бывшего профессора зельеварения.
Надежды ее оказываются не напрасны.
С первыми лучами солнца благородная птица с белыми крыльями пересекает границу поместья Снейп и бросает письмо на карниз для почты у черного входа дома. Полакомившись вкуснятиной, которую всегда оставляют совам в тарелке жители дома, птица улетает обратно.
Гермиона сидит на кухне с чашкой холодного чая. Она безучастно смотрит перед собой в одну точку. Пушистые волосы девушки растрепаны, и она не торопится убирать их в прическу.
Поверх белой сорочки девушка накидывает кардиган, но не запахивает полы. Босые ступни касаются холодного пола лишь наполовину, потому что здесь высокие стулья. В большом доме тишина.
Здесь так тихо, так сильно, невозможно тихо, что закладывает уши. Хорошо, что уже утро. Хорошо, что выходит солнце. И хорошо, что сегодня суббота. Ей не придется идти в Министерство.
Гермиона слепо смотрит перед собой в одну точку. Впервые в жизни она занимается сексом не по любви. Это было… Немного скомкано, странно и… Ей даже не подобрать слов, как именно это было. Все получилось не сразу, потому что она была сухой и ничего не могла с этим поделать.
Северус сначала пытался помочь ей, но это положения не спасло, а затем он просто развернул ее животом вниз. Гермиона лежала с зажмуренными глазами и сжимала пальцами простынь, испытывая к себе жгучую ненависть.
Потому что он не смог смотреть ей в глаза.
Ей не было больно, он не был с ней груб, но… Заниматься сексом и любовью — вещи абсолютно разные.
— Еще рано, Гермиона.
Гермиона поднимает взгляд. Северус снова одет в привычную, наглухо застегнутую мантию. Из всех частей тела открыты лишь кисти рук и лицо.
— Вернитесь в свою спальню, здесь слишком холодно, — замечает он.
Девушка безучастно смотрит на него, не говорит ни слова. Эмоций нет. Только глухая ненависть к себе долбит где-то за ребрами. Он не стал смотреть на меня, пока мы занимались сексом, хотя я его законная супруга. Что же со мной не так?
Гермионе стало бы в сотни, тысячи раз легче, если бы Северус открылся ей хоть немного и объяснил, почему все так происходит. Что ее вины во всем этом нет. Что его отношение к ней совсем не такое, какое она в красках ненависти рисует в своей голове.
Этого не происходит.
— До обеда буду в Министерстве, — отводит он взгляд. — Если что-то понадобится, дайте мне знать.
Гермиона провожает его взглядом и ничего не отвечает. Когда он исчезает в камине, и дом снова окутывает звенящая тишина, Гермиона чувствует, как к глотке подкатывает ком слез. Она морщится, зажмурив глаза, и прикладывает тыльную сторону ладони к губам.
— Черт, — шепчет она и тихо всхлипывает.
Странные эмоции разрывают ее так сильно, что она не может их контролировать. В ней сталкивается все вместе. И злость на себя, и жалость, и отчаяние, и неизбежность положения, и… Девушка резко прекращает всхлипывать, когда слышит, как кто-то зажигает огонь.
Она резко поднимает голову и видит, что на плиту ставит чайник…
— О, Мерлин, быть не может, — шепчет она.
Домовик тушит спичку и кладет коробок в большой карман на фартуке, начиная едва шевелить ногами в сторону холодильника. Если с вынужденными супружескими обязанностями Гермиона еще в силах смириться, то с рабским трудом домовиков — никогда в жизни.
Она вспоминает об организации, которую создала еще в Хогвартсе. Да, участников было лишь трое. Она, Рон и Гарри, но, как бы то ни было, она существовала! И Гермиона несет свои убеждения оттуда по сей день.
Домовик оборачивается и, не ожидая кого-то увидеть, пугается, закрывая большие глаза худыми ручками.
— Прошу меня извинить, — тут же выставляет руки Гермиона, вмиг успокоившись, — я никак не хотела напугать вас!
— Ох, — суетится домовик. — Молодая хозяйка!
Гермиона задыхается от такого обращения к себе и тут же мотает головой из стороны в сторону, поднимаясь с места. Она подходит к домовику и садится перед ним на колени, чтобы быть одного роста.
— Нет-нет, прошу вас, — просит девушка, опустив руки на грудную клетку, — зовите меня Гермиона.
Домовик чуть кивает, опуская голову. Гермионе больно это видеть, и она тут же решает для себя, что отучит домовика от этой привычки, раз уж ей придется здесь жить. Рабский труд домашних эльфов должен уже был себя искоренить, особенно после войны.
— Как вас зовут? — спрашивает Гермиона.
— Ох, молодая хозяйка, — качает эльф головой, — к Моди никто никогда не обращался на «Вы». Молодая хозяйка так великодушна!
— Гермиона, — напоминает девушка. — Я прошу звать меня Гермионой, пожалуйста.
— Моди никто не говорил «пожалуйста», — закрывает глаза эльф.
Мерлин, да она сейчас заплачет! Гермиона совсем не знает, как ей быть, и что сделать, поэтому беспомощно наблюдает за тем, как пожилая эльфийка закрывает большие глаза руками, покачивая головой.
— Ох, ну же…
— Гермиона!
Девушка вздрагивает от собственного имени, звонко прозвучавшего в просторной кухне. Девушка оборачивается, и весь внешний мир для нее гаснет. На пороге кухни стоит сонная и немного растрепанная девчушка, глядя с искренней радостью на нее во все глаза.
— Дейзи! — на выдохе произносит Гермиона и раскрывает руки.
Девчушка с криками срывается с места и с размаху влетает в Гермиону, обнимая ее за шею. Гермиона смеется, поглаживая девочку по спине и покачиваясь на месте. Малышка словно теплый луч солнца, согревающий ее промерзшее до костей тело.
Все не так уж и плохо. Даже больше, все очень хорошо.
У нее теперь есть Дейзи.
— Гермиона, — выпускает ее малышка из объятий, — ты за папочку замуж вышла, да?
Девушку разрывают изнутри несколько противоречивых эмоций, но она глушит все негативные со всей присущей ей стойкостью бывшей гриффиндорки и улыбается девочке.
— Да, Дейзи, — кивает она, погладив ее по волосам.
Девчушка сияет улыбкой.
— Значит, ты теперь с нами будешь жить?
Совершив один импульсивный поступок, Гермиона, сама того не подозревая, делает шаг в жизни людей, которые всегда нуждались в такой, как она. Например, Дейзи. Девчонки с зелеными глазами, для которой она теперь по документам приходится…
Мамой.
— Буду, — выдыхает она.
Гермиона смотрит на Дейзи и гладит ее по волосам. Сердце непроизвольно наполняется такой теплотой и любовью, что в глазах моментально встают слезы. Она хочет сказать что-то еще, но тут Моди едва касается ее плеча.