Не знаю, как там на льду, а тут, на мокрой куче раскопанной земли, очень скользко. Я убеждаюсь в этом уже на десятом шаге, когда неожиданно оказываюсь в яме. Она не очень глубокая, но наполнена водой.
— Что случилось? Где вы? — слышится тихий голос Уильяма.
— Только на метр от поверхности земли. Думаю, что для могилы нужна большая глубина.
— Ошибаетесь, как раз достаточно, — уверяет меня американец.
Как-то выбираюсь, хотя и измазан грязью по уши. Немного погодя наступает очередь Сеймура.
— Моя могила значительно глубже, чем ваша, — слышен его голос.
Шутливое настроение исчезло после третьего инцидента. На этот раз, попав в яму, я чувствую, что нога под водой за что-то зацепилась.
Это проволока. Условная граница не такая уж и условная. Где-то справа ярко вспыхнул прожектор.
Прожектор медленно и неумолимо ощупывает темноту. Внезапно глаза мне ослепляет белое сияние — так бывает в кинозале, когда внезапно обрывается лента. Хорошо, что эта яма глубже могилы. Потом сияние исчезает, наверное, переместилось дальше.
— Где вы, Майкл?
— Снова в яме.
— Немедленно трогайтесь. Вот так прямо и прямо. На той стороне есть два желтых дома. Идите как раз между ними.
— А вы?
Он отвечает не сразу.
— Со мной все…
— Что случилось?
— Сломал ногу, — шепчет Сеймур. — Бегите.
Мрак ночи над нашими головами снова прорезает луч прожектора.
Мне действительно надо бежать. Надо попробовать бежать, пока прожектор не схватил меня своей длинной рукой.
— Очень сожалею, Уильям.
Я и правда сожалею.
Поднимаюсь и снова прячусь, потому что луч, только что промелькнувший над нами, возвращается — видимо, нащупал нас.
— Бегите… — повторяет Сеймур. — Два желтых дома…
«Ты уже бредишь, Уильям, — думаю я. — Какие могут быть желтые дома в этой темноте?»
— Я бы хотел помочь вам, — бормочу я.
— Это лишнее, да и поздно… Бегите.
И правда, чем я ему помогу? Да и зачем помогать? Чтобы он когда-нибудь пристрелил меня?
«Что ж, оставайся, Уильям», — говорю я мысленно. Становлюсь на колени, вдыхаю глоток воздуха, потом беру его тяжелое вялое тело, насилу поднимаюсь и трогаюсь вперед. «Черт бы тебя побрал, Уильям…»
Он, видимо, уже теряет сознание, и я слышу, как он бормочет:
— Оставьте меня… Такой глупец… Хотите, чтоб и вас…
«Не исключено», — думаю я, ступая шаг за шагом по черной скользкой земле. Справа снова вспыхивает прожектор.
Непогода — это мое время, но я не удивлюсь, если и со мной произойдет несчастье. Рано или поздно, всем над дорога в никуда. Я уже, в общем-то, созрел для пенсии.
Делаю шаг, потом второй, рискуя попасть под луч прожектора. Думать надо только про один шаг, следующий шаг, иначе невозможно…
Американец недвижно висит у меня на руках. И хорошо, что недвижно, потому что когда он шевелится, то становится еще тяжелей. От его слабого тела разит мокрой одеждой и табаком. Много куришь, Уильям, следует подумать о своем здоровье.
Вот и здание. Наконец. Захожу под железобетонную плиту и прислоняюсь к колонне. В небе с глухим треском вспыхивает ракета, ночь становится розовой и ясной.
Снова темнота. Значит, надо двигаться. Этот Сеймур ничего не ест, а такой тяжелый, словно из камня. Хорошо, что нам некуда спешить. Нас никто не ждет.
А точно ли никто? Снова вы обманули меня, Уильям. Только я добрался до дерева между двумя домами, как слышу голос Мод:
— Сюда, Альбер!
Она сидит в черном «ситроене» и машет из окошка рукой, но, увидев, что я с багажом, выскакивает помогать мне.
— Он мертвый?
Ее голос немного дрожит.
— Этот вопрос еще не решен… — отвечает вместо меня Уильям и снова закрывает глаза.
…Под действием снотворного Сеймур проспал почти целый день, так что не надоедал мне своей идеей о человеческой истории, которую он трактует как кладбище. Оказалось, что он вывихнул и вторую ногу, но, по мнению врача, найденного и доставленного Мод в ту же ночь, время и покой исцелят его.
И вот наступило время прощания. Мы поцеловались не очень горячо, ибо Мод не принадлежит к пылким натурам.
— Как там Уильям?
— Он хотел бы вас увидеть.
Я застал его с сигаретой в уголке рта. Он полулежал, опершись на кучу подушек, и смотрел в потолок. Когда я зашел, он медленно повернул голову.