— Не помните? Вы доверились мне.
— Я совершил ошибку.
— По-моему все получилось очень хорошо.
— Вы заставили меня страдать, и все это безобразие закончилось тем, что жена всадила мне пулю в лоб. И вы считаете, что это хорошо?
— Определенная порция страданий никому еще не мешала, — Нау был серьезен.
— А пуля в лоб?
— Вы должны были сделать выбор. Оставшись один на один со своими проблемами, без помощи, без надежды. Какая красивая заготовка! Вас переполняли настоящие эмоции. Чего еще желать программистам. Однако ваш выбор оказался принципиально неверным, отсюда и все ваши переживания. В следующий раз будете выбирать благоразумнее.
— Выбор! Да какой тут может быть выбор!
— В конкретном случае следовало пристрелить своего дружбана Сладова. В сюжете были подсказки. Надо быть внимательнее.
— Но это до омерзения аморально!
— Привыкайте. Впредь вам больше не понадобятся такие понятия, как «справедливость», «совесть», «мораль», «нравственность». В будущем, которое мы с вами строим, они лишние.
— Спасибо, конечно, за высокое доверие, но давайте как-нибудь без меня. Я вам это в третий раз говорю.
— Но почему?
— Нет желания участвовать в создании лишенного совести мира. Как мне кажется, будущее — это мир, где аморальность будет презираться.
— Забавный теоретический спор, который разрешить можно только на практике. Отправляйтесь к Горскому, он у нас тоже любитель доброго солнышка. Работайте с ним. Посмотрим, кто из нас окажется прав.
Нау помахал рукой и отправился к двери.
— Это все? — удивился Зимин.
— Что еще? А, вспомнил. Прощайте, Зимин! Всего вам хорошего. Простимся по-старинному, если вы к такому обращению привыкли.
Со времени позорного бегства Зимина Институт не изменился. Да и впечатление главное здание производило столь же мрачное, как и в прежние годы. Когда же в груди у Зимина привычно тоскливо заныло, и в душе его снова неизвестно откуда возникло вязкое ощущение вселенской грусти, он окончательно понял, что вернулся. Разница была только в том, что на этот раз он хотел остаться. Теперь он знал, что ему следует делать.
Чем ближе он подходил к проходной, тем увереннее себя чувствовал. У входа стоял человек в черном пальто. Что-то в его фигуре показалось Зимину знакомым. Вдруг он понял, что это Горский. Меньше всего Зимин ожидал увидеть его, прогуливающимся без дела возле главного здания. И все-таки это был он.
— Привет, — сказал Зимин. — Вообще-то я к тебе.
— Знаю, — ответил Горский.
— Ты ждешь меня?
— Да.
— Ух ты!
Автоматически Зимин проверил, не является ли его друг членом Центра. К его огромному удивлению Горский им и в самом деле был. Удивительны повороты судьбы, о чем не мечтай, какие решения ни принимай, результат будет один.
— Я смотрю, у тебя все в порядке, — сказал Горский. — Рад за тебя.
— Как и у тебя. Мы опять в одной команде.
— Зачем ты пришел? — спросил Горский.
— Так жизнь сложилась.
— Давай обойдемся без устойчивых словосочетаний. Нам они не помогут понять друг друга. Раньше ты избегал туманных, пустых, кажущихся глубокомысленными фраз. Много же тебе пришлось пережить за это время.
— Не всегда было интересно.
— Тебя все-таки назначили писателем?
— Ты знаешь, да. Только это теперь неважно. Я больше не нуждаюсь в разрешении. Оказалось, что писатели — это одинокие волки. Нельзя назначить писателем, нельзя стать писателем. Писателем рождаются. А дальше уж как получится.
— Я смотрю, ты поумнел?
— Пришла твоя очередь говорить туманные и пустые фразы. Я многое узнал, а еще больше прочувствовал. Ты разве не знал, что писатели должны не только знать, но и чувствовать? В этом их отличие от ученых. Но занимаются они одним делом — познают мир.
— Но ты так и не ответил, зачем ты вернулся?
— Меня послал Нау.
— Нау? Вот так фокус!
— Да.
— Ты говоришь о Наукоподобнове?