— Ух ты! Здорово! Вы знаете, кто я такой? Что же заставило такую красавицу запомнить мою фамилию?
— Личная заинтересованность. Хочу поближе с вами познакомиться.
— Я согласен, — не подумав, ляпнул Зимин.
— А вот давайте без хамства!
— Простите, сорвалось. Чем, собственно, могу помочь?
— Скажу, когда надо будет. Давайте просто поговорим.
Горскому стало скучно. Ему не удавалось вставить ни единого слова, но он и не собирался прерывать их диалог. Не хотелось разочаровывать Зимина. Он знал, что ничего путного из этого знакомства не выйдет.
— Можно я пойду? — спросил он.
— Нет, Горский, останьтесь. Вас никто не отпускал, — сказала Марго раздраженно.
Зимин автоматически облизал пустую ложку, он не привык, чтобы с Горским разговаривали в подобном тоне.
— Сколько можно жрать? — возмутилась Марго. — Заканчивайте, я подожду вас на улице.
— Ну, что скажешь? — спросил Зимин.
— Я знаю, кто она.
— Эта женщина?
— Да. Она подруга майора Кротова.
— Ух ты! Здорово! И что ей от нас нужно?
— Откуда мне знать? Может быть, как золотая рыбка, решила исполнить три наших сокровенных желания.
— Что-то я сомневаюсь, — признался Зимин.
— Ты пессимист.
Нельзя сказать, что Зимин как-то особенно переживал, попадая в нестандартные положения или сталкиваясь с людьми со странным поведением. Скорее наоборот. Эти встречи лишний раз напоминали о том, что люди разные. Зимин догадался об этом сам, еще в школе. Достаточно было сравнить учителей и наставников, чтобы понять это. Пора было признаться самому себе, что поиск отличий в поведении незнакомцев и есть то занятие, которому он хотел бы посвятить жизнь. Неожиданные человеческие реакции на обычные ситуации завораживали его. Он был уверен, что люди никогда его не разочаруют.
Собственно, это была главная причина, по которой он считал себя плохим психофизиком. Вместо того, чтобы в частных проявлениях отыскивать общее и строить теорию интеллекта, применимую к любым подвернувшимся под руку индивидуумам, Зимин с тупым упорством, часто не желая того, обнаруживал досадные частности, которые на корню уничтожали попытки создания научной концепции сознания.
Делился он своими «закрытиями» только с Горским, так что начальство с его исследовательским пороком не было знакомо.
— Твои способности надо бы использовать в мирных целях, — всякий раз озабоченно говорил Горский. — Но как это сделать, мне неведомо!
— Не обращай внимания, — отвечал сконфуженный Зимин. — Такой я противный человек, ничего с этим не поделаешь.
— Не обращать внимания! Легко сказать! А потом ты скажешь: «Я же говорил»!
— Не скажу.
— Обязательно скажешь. На твоем месте любой сказал бы, — отвечал Горский и одобрительно похлопывал друга по плечу.
«Но я не любой», — мог бы ответить Зимин, но молчал, продолжать пустой разговор было бессмысленно и вредно, так научную карьеру не построишь. Впрочем, виноватым он себя не считал, а поэтому оправдываться не собирался. Но он и сам понимал, что разрушительное отношение к теориям говорит о том, что ученый из него не получится, не тот подход к анализу фактов. Скорее уж из него мог получиться писатель, но он не знал, где отыскать людей, которые назначат его на эту должность.
Философские размышления Зимина были прерваны Горским, он грубо дернул его за рукав пиджака.
— Она, вроде бы, обрадовалась, когда увидела нас, — прошептал он. — Не люблю быть полезным случайным людям, тем более подругам майора Кротова. — Но иногда такое случается. Как правило, это заканчивается плохо.
Зимин кивнул головой в знак согласия, можно было не сомневаться, что эта девица принесет им проблемы. Что-то ей было нужно. Что-то по-настоящему важное. Иначе как объяснить, что Марго, она представилась, вроде бы, так, ради разговора с ними согласилась торчать возле кадки с пальмой не менее десяти минут, ожидая, когда они расправятся с котлетами и компотом. Оставалась еще маленькая надежда, что ее заинтересует Горский. Это было бы правильно, потому что из них именно он всегда был человеком общительным и современным. Девицы обычно предпочитали разговаривать с ним.