— Уважаю, — сказал Седов. — Такого молодца не нужно агитировать, он сам любого сагитирует! Но я все-таки попробую! Расскажу про наш семнадцатый квартал.
Последнее заявление вызвало довольный и радостный смех у собравшихся. Они дружно вскочили со своих мест и принялись аплодировать. Когда опять стало тихо, Седов продолжил:
— Мы простые люди с улицы, чья жизнь давно уже стала пустой и бессмысленной, поскольку, с некоторых пор, нам отказано в праве распоряжаться своей судьбой! Отныне мы лишены самоуважения, а наши мечты устремленности! Нам оставили только одно проклятое право — потреблять!
— Давай про справедливость! — выкрикнул кто-то.
— Конечно, мир вокруг нас не справедлив! Настойчивое стремление к прекрасному, присущее нам от природы, поставлено под сомнение. Нам говорят, что мы, видите ли, не получили классического образования, поэтому наш вкус испорчен, а мысли о будущем убоги. Может быть и так. Но кто в этом виноват? Я это знаю: народ виноватым быть не может. Мы еще покажем себя!
— А как же быть с ненасильственным сопротивлением произволу? — спросил кто-то.
— Это славная практика, но она явно принесет гораздо больше пользы, если правильно чередовать ее с активными действиями в защиту законных интересов народа.
— Опять, что ли, покрышки жечь и витрины бить?
— А почему бы и нет? Проверенная временем тактика. Народ должен научиться отстаивать Богом данное право на постоянное повышение базового жизненного пособия. Мы требуем к себе уважения.
— Все бы хорошо, но слишком многим нашим парням уже сделали прививку.
— Да, это проблема. Но, уверен, штаб примет верное решение и выработает рекомендации.
— А что такое прививки? — спросил Грегор.
Седов внимательно посмотрел на него, потом улыбнулся и даже вроде бы подмигнул.
— Мне показалось, что сегодня среди нас затесался провокатор, а это всего лишь новичок. Не исключаю, что он действительно ничего не знает про нашу грустную жизнь. Слушай внимательно, парень. Полиция придумала потрясающую пакость, если человек попадает к ним в лапы, по недоразумению или за мелкую провинность — это неважно, его тут же ставят на электронный учет. Собственно, полицейские это и называют прививкой. Контролеры считают, что привитый человек больше не может нарушать правила, поскольку все его действия контролируются компьютером на субклеточном уровне. Машина, лишенный сострадания агрегат, вольна отныне решать его судьбу.
Грегор вздохнул с облегчением. Он лучше других знал, что никогда не нарушает правил. Более того, считает, что его жизнь потеряет всякий смысл (в хорошем значении этого слова), если правила будут однажды отменены, перестанут быть обязательными для безоговорочного исполнения или изменены. Получается, что прививка для него не опасна.
— А ему прививку уже сделали, — сказал Жека, указав пальцем на Грегора, потом радостно заржал. — Он вчера в супермаркете коммуникатор стырил.
Грегор не понял, Жека смеется потому, что наставил на него палец (следует признать, это действительно смешно), или потому, что ему сделали прививку. Но он решил на всякий случай соврать про прививку, не сознаваться, что в участке его укололи. Как известно, врать он не умел, но похоже, что здесь, в семнадцатом квартале, никого его честность не интересовала.
— Мне прививку не делали, — сказал он. — Сначала хотели, даже врача привели. А потом поймали кошку и ее укололи. Звери! Но ей было совсем не больно. Она даже не заметила.
— И ты не побоишься с нами пойти на демонстрацию? Встанешь в ряды борцов за справедливость?
Идти с этими ребятами Грегору было страшновато, но и спорить с ними особого резона не было. «А вдруг они делают хорошее дело»? — пришло ему в голову и тут же, почти одновременно, совсем другое: «А не стукнут ли меня палкой по голове, если я откажусь»? Оба предположения, такие вроде бы разные, не оставляли ему выбора, надо было соглашаться.
— Конечно, пойду! Вы мне только подскажите, что надо делать. Я быстро научусь.
— Об этом не беспокойся, научим.
Ребята дали Грегору какую-то таблетку, так что ночью он поспал хорошо. Замечательно поспал, закрыл глаза вечером, а утром открыл. И все — как огурчик!