— Никогда не слышал про Центр, — сказал Зимин.
— Правильно. Вам никто про него ничего не говорил, — ответил Нау. — Как можно услышать о том, о чем вслух не говорят?
— Это тайна?
— Пожалуй, нет. Вот я, например, после ужина люблю разложить пасьянс «Солитер». Можно назвать это тайной? Об этом ведь мало кто знает и, более того, никто об том не говорит. Нет, конечно, это просто не тема для разговора.
— Но пасьянс — это ваше личное дело, а Центр — явно общественное место, где принимаются решения, важные для всех.
— Немного не так, решения принимаются вот здесь, — улыбнулся Нау и ткнул пальцем в свой лоб, — А для того, чтобы решения были наилучшими, мозг нужно должным образом подготовить с помощью пасьянса или Центра. Не вижу большой разницы. Во всяком случае, и то, и другое не темы для разговоров.
— Для меня это очень сложно.
— Понимаю. Со временем вы сами во всем разберетесь. Но пока нам не следует обсуждать нетривиальные вещи, требующие длинных объяснений.
— Но если я правильно понял, люди, попавшие в Центр, теряют возможность общаться с людьми из Усадьбы.
— С точностью наоборот. Это люди из Усадьбы не могут по своему желанию попадать в Центр, а обитатели Центра свободны в своих перемещениях.
— Зачем понадобилось организовывать Центр?
— В Усадьбе скопилось много разного народа, многие из них — крайне неприятные люди. Идея сократить круг избранных была очевидна и своевременна.
— Никогда не думал, что элита бывает разных сортов. Как сыр.
— О, дружище! Запомните на будущее — все люди разные. А уж ребята из элиты — тем более!
— У нас в Трущобах принято думать иначе.
— Кто бы сомневался. Одно слово — трущобники. Вот потому из вас, Зимин, трущобник и не получился. Двойка вам за трущобность.
— Что же отличает людей из Центра от элиты?
— Мы — свободные люди.
Зимин решил промолчать. Он был не готов рассуждать о свободе, что-то внутри мешало ему быть откровенным. Конечно, у него было свое мнение на этот счет. И он знал, что какие бы разумные и убедительные аргументы не приведет Нау, он по-другому думать не сможет, потому что так уж сложилась его жизнь, изменить ничего нельзя. Не исключено, что потом, со временем, прочитав в умных книгах придуманные мудрецами определения, он откроет для себя новые измерения этого такого простого слова — свобода. Но что-то не верится. Пусть у мудрецов будут свои представления, а у него свои.
— А как попадают в Центр? — спросил он, чтобы не показаться невежливым, ему показалось, что Нау ждет, когда Зимин задаст этот вопрос.
— У каждого своя дорога.
— Наверное, вы объясняете людям, что такое свобода. Так сказать, прокладываете им путь.
— Ерунда. Разве можно современного человека научить быть свободным? Это невозможно. Человек или рождается свободным, или всю жизнь остается рабом.
— Но разве не существует какой-нибудь волшебной формулы, которая бы с помощью логики меняла сознание человека, открывала бы ему глаза?
— Нет. Не слышал ни о чем подобном. Не верьте тому, кто будет утверждать обратное.
— По вашему мнению, я родился свободным?
— Получается, что так.
— Будете меня еще проверять?
— Нет. Ваша проверка уже закончена, — рассмеялся Нау. — Будем читать ваши сочинения. Дело в том, что тексты говорят о писателях больше, чем принято думать.
Честно говоря, особых перемен в своей жизни Зимин не заметил. Ему казалось, что, перебравшись в Центр, он попадет в мир более совершенный и комфортабельный, чем Усадьба. Но Зимин ошибался. К своему удивлению, он обнаружил, что некоторые приспособления, известные ему по Усадьбе, в его новом жилище отсутствуют.