— А тебе какое дело?
— Так ведь непонятно. Меня всегда интересовали люди, которые поступают по-своему, нарушая сложившиеся традиции.
— Самовольники, что ли?
— Можно и так сказать.
— Тогда проходи мимо, я не из таких.
— А почему вы без маски?
— Не потому, что я какой-то там самовольник. Просто мне глубоко плевать, видит ли кто-нибудь мое лицо или нет. Давно здесь сижу. В первое время, не буду скрывать, я считал, что моя работа прибавит мне людского уважения. Должность у меня важная, от таких, как я, многое зависит. Может быть, с помощью моего турникета поддерживается социальная стабильность всего общества. Вот я и решил: пусть, думаю, запомнят люди мое лицо, пусть оценят по достоинству мой труд. Это только потом я понял, что до меня никому нет дела. А мне, получается, до них. В маске я или без маски, никто этого не замечает, потому что люди, пересекающие турникет, не смотрят на меня. Они даже не узнают меня, если встретят, скажем, в баре. Им не придет в голову, что я тот самый старикан, что сидит на проходной. Ставлю десять против одного, что они не смогут составить мой фоторобот. Вот так и живем.
— Благодарю за интересный рассказ, — сказал Зимин.
— И тебе, прохожий, большое спасибо. Хороший ты, видно, человек. Если что-нибудь понадобится, ты приходи, не стесняйся, если смогу — обязательно помогу. Зови меня дядей Мишей. А тебя как зовут, если не секрет?
— Зимин.
— Почему-то я думаю, что еще услышу про тебя, — сказал дядя Миша.
— Если мне не удастся спрятаться, — пошутил Зимин.
— А вот это правильно. Постарайся, конечно. Это дело хорошее — спрятаться. Трудное. Но попытаться стоит. Удачи! А то еще поймают!
— Мне говорили, что я скользкий.
Всего лишь месяц прошел с того дня, как Зимин был разоблачен, перемещен, а затем возвратился в Усадьбу, но как многое за это время изменилось.
Зимин шел по пустынным в это время суток улицам и удивлялся тому, какие метаморфозы претерпело его представление о жизни в Усадьбе. Теперь он даже не знал, правильно ли называть это скопление элитных жилищ городом, но уж точно это был не поселок и не деревня. Удачно получилось, что поселение назвали Усадьбой — поскольку это был новый вид застройки для совместного проживания, не имевший до сих пор аналогов в мировой истории. Слово усадьба стало нарицательным.
Архитекторы и строители, принимавшие участие в ее возведении, справились со своим делом самым наилучшим образом. Жилища были красивы, качественны, удобны, целесообразны и соответствовали высоким требованиям экологии. Дворовые пространства утопали в зелени. Перед домами были устроены удобные площадки, покрытые специально выведенным сортом мягкой травы для отдыха, небольшие рощи живописных деревьев, предназначенные для защиты от солнечной радиации в особенно жаркие дни, цветники, в которых выращивались самые изящные и радующие глаз цветы редких сортов, известные только профессиональным флористам, живописные фруктовые сады для любителей отведать натуральный продукт прямо с дерева. Не было недостатка в бассейнах и спортивных площадках. Казалось, что строителями предусмотрена любая мелочь, которая могла поддерживать в обитателях Усадьбы постоянную радость и уверенность в завтрашнем дне.
Одного не понимал Зимин, как в этом прекрасном мире могут существовать люди. Ради чего?
Про себя он знал или догадывался. Все, что с ним до сих пор происходило, имело одно понятное объяснение и одно оправдание: он должен был пройти сто испытаний, чтобы стать писателем. Он бы никогда не решился вести себя подобным образом, если бы не чувствовал, что есть в нем некая искорка таланта. Даже не так, если бы он не был абсолютно уверен в том, что у него получится. Зачем иначе природа наделила его способностью чувствовать будущее и интересоваться людьми?
Зимин горько усмехнулся. От своего умения он привык ждать неприятностей. Вот и сейчас, на его месте любой бы пустился в пляс, потому что после неожиданной встречи с Нау и чудесного зачисления в списки Центра, можно было бы посчитать, что его цель достигнута, и его теперь будут использовать, как писателя. Но Зимин понимал, что это всего лишь начало. Впереди его ждали новые препятствия, тревоги и бесконечная борьба. И он был к этому готов.